КОМАНДИРСКАЯ КОЕЧКА
Петю Куркова, солдата первого года службы, командир полка товарищ полковник
Косолобов вдруг взял к себе пошоферить.
Петя Курков исправно крутил баранку уже третий месяц, но той доверительности,
что возникает обычно у командира с приближенным к нему подчиненным, не было
и следа. Наблюдая товарища полковника Косолобова в косое зеркальце авто,
Петя Курков не раз ловил себя все на одной и той же настойчивой мысли:
неприятен он, Петька Курков, суровому командиру! Ну никак, конечно же,
неприятен!.. Тот - ярый такой мужик, лицо все в резких морщинах и багровое,
будто борщ. А у Пети, несмотря на шоферские и солдатские (нелегкие все же
будни) и лицо какое-то тихое, и румянец нежный, и шея стройная, все еще
почти белая...
Петя даже с горя усики отпустил, - но русые усики эти лишь придали его лицу
еще больше задумчивой, нежной ласковости.
Короче, не солдат, а красна девица, е-мое!..
В начале июля Петя отвез жену и дочку товарища Косолобова на вокзал, и
полковник пригласил шофера к себе. Петя Курков, очень скромный парень,
немножечко ошалел от такой чести и зачем-то разволновался. Он сразу
показался себе таким неуклюжим, грязным и грубым в седых от пыли бахилах и с
пятнами на штанах, - и это все в узкой, но ярко оклеенной и нарядной
прихожей; потом на красном ковре под хрустальной люстрой; потом на кухоньке,
где он под руководством товарища полковника Косолобова резал колбасу и сыр.
После они пили водку (кажется, очень много), и товарищ полковник Косолобов
погладил вдруг Петю по чумазой его коленке. Был затем брудершафт, были
властные руки на самом сладостном Петькином месте, - чужие руки давили почти
что больно, а очень серьезное, внимательное лицо в резких морщинах все
приближалось к лицу Пети, раскрыв узкий и властный рот с двумя стальными
коронками по углам внушительной нижней челюсти...
...Проснувшись наутро в розовой спальне, Петя услышал настойчивый, бодрый
плеск душа за стенкой. Несомненно, там плескался Виталий Паллыч.
Петя вдруг вспомнил одного парня, Витьку Панкова, который вернулся с зоны в
их поселок, в соседний дом. (Пете было тогда уже лет десять). Разинув рты,
внимали тогда пацаны Витькиным россказням и на лету ловили новации в так
хорошо им все же знакомой "фене".
Петя сидел с ребятами на согретых солнышком бревнах в углу двора и слушал
рассказку Витьки про то, как он лично опустил одного мужика еще в КПЗ, в
Саранске.
- Типа: я ему, - говорил, кривя рот и плюща слова, Витька. - Проиграл ты
очко свое, дорогой товарищ, продул, и теперь тебе нужно общими силами фуфло
прочистить...
Бутылка прошлась по кругу. Только Петя отрицательно покачал головой: водки
он не любил, да и отца боялся.
- Ну и дальше че? - спросили как бы вовсе и равнодушно...
А Петя все удивлялся после: как же так, - вдруг и в жопу? Там же говно
всегда... Ночью Петя истеребил складки вокруг своей дырочки и все пытался
пропихнуть палец туда поглубже. Оказалось, однако же, неприятно, - и он еще
более удивился. Какая же это, как уверял Витька, мужику тому была после
сладость? А вот что в первый раз он кричал от боли, - вот это Петя тогда уже
преотлично понял...
- Ну как? Ну что? - спросил Виталий Паллыч, обтираясь на пороге комнаты
огромным ярко-сиреневым полотенцем. - Как впечатления первой ночи?
- Ничего вроде...
Петя отвел глаза. Он ясно вспомнил, как в первый раз, еще на долгом июльском
закате, вогнал вчера командиру. Член точно в масло какое-то провалился, Петя
почти не чувствовал соприкосновенья с чужою плотью. А занавески были -
прозрачней некуда - на окне, оранжевые, а после длительно золотые...
- У меня от тебя там половодье прям, всю-то ночь так щекотно было! - сказал
Виталий Паллыч. Он подошел к кровати и сладенько улыбнулся.
(Эту сладенькую улыбку на грубом лице полковника Петя увидел впервые и
искренне удивился.)
- Об чем теперь мечты твои, чадо? - спросил Виталий Паллыч и помахал своим
толстым, но еще не напрягшимся членом в виде гриба прямо над стриженою
макушкой Пети.
- Так... - не нашелся Петя. И вдруг правду ляпнул:
- О парне одном я вспомнил! Был у нас в поселке. Мы думали - "авторитет", на
зоне сидел. А оказалось...
- Что оказалось? - спросил рассеянно командир. Член его увеличился и лег на
подушку рядом со щекою Пети.
- А оказалось, что он вроде опущенный там был, на зоне-то...
- Защекан или круглый пидар? - промурлыкал Виталий Паллыч. Елдак уперся
Петюне в ухо.
- Не знаю... - еще больше смутился Петя. - Может, не надо, Виталий Паллыч?
- Я тебе сейчас Виталя! Ты понял меня, мудак?! - прикрикнул Виталий Паллыч,
и вроде обида прозвенела в крепеньком его баритоне.
- Может, не надо, Виталя? - попросил Курков.
- Надо, Петечка, надо... И имя у тебя какое подходящее! Бывают же совпаденья...
Петя стал нажимать пальцами на член командира, но сначала осторожно и
неохотно. Потом увлекся. Он все же не верил, что Виталий трахнет его, а в
рот брать тем более не хотелось... Петя надеялся, что Виталий брызнет так
просто, от одного только трения, но незаметно для себя увлекся и вдруг
лизнул сизую, похожую на шляпку гриба головку.
- Входишь во вкус... - заметил Виталий Паллыч и нежно погладил солдата по
коротеньким волосам. От этих слов Курков лишь усерднее стал лизать,
поворачивая член командира в пальцах и тормоша его, словно куклу. Порой он
все-таки отступал и тогда разглядывал объект своего труда со странной,
сонной какой-то усмешечкой.
Виталий Паллыч подумал, что вот еще одна пидовочка почти что готова и что в
жопу харит Курков только по молодости пока... Виталий Паллыч подумал это
холодно, почти равнодушно, - чувствуя, что увлеченье этим солдатиком
сменяется любопытством, - почти праздным и довольно уже отстраненным.
- "Ишь, усики отпустил", - все же подумал Виталий Паллыч и попросил:
- Усами пощекочи... Ай! Больно...
Виталий Паллыч вспомнил парня, с которым сошелся еще под Харьковом при
Советской власти, когда был капитаном. Паренька звали Федькою, - редкое имя
по нынешним временам. Федька был рослый пацан, с широкими плечами и мощной
грудною клеткой. Член у него оказался, по мнению Косолобова, в общем-то
невелик, и тоже, как и у Виталия Паллыча, в форме гриба. Они еще посмеялись
тогда, что хуяки так - и размером, и формой - совпали. Глаза у Федьки были
удивительные: ясные, янтарно-светлые и серьезные, даже когда он улыбался.
Так вот, этот Федька в свои восемнадцать был точно уже мужик, и Виталий
Паллыч отдавался ему с какой-то даже истомой, точно был младше, неопытнее, -
точно это тот, Федька, учит его любви...
- "Небось теперь девок у себя в Красноярске порет... А может, уже женился..."
- подумал Виталий Паллыч.
Вдруг Курков, словно котенок, лизнул его в самый канальчик. Это было не
очень приятно. Захотелось простой грубой ласки. Виталий Паллыч выдернул член
из пальцев Куркова, подсел повыше. Теперь лицо солдата уперлось в его
мошонку.
- Только яйца не всасывай! Больно мне... - сронил полковник рассеянно. Зато
на мошонке усики Куркова были куда уместней...
- "Вот ведь странно!" - размышлял про себя Виталий Паллыч, все больше впадая
в сонную, привычную ему во время наслаждения меланхолию. - "В позапрошлом
году был еще этот кучерявый, на спаниеля похожий ефрейтор. Вроде бы из цыган.
Привязал я его к стулу, мошонку тяжелым кольцом зажал, чтобы боль была не
резкой, но постоянной. Ну, конечно, и плеточка, - само собой. А у меня даже
не встало на спаниеля на этого. Противный, сладенький, прям шоколадка, хоть
и сапожищи надел, вроде как пленный вояка. Но мужское-то не подделаешь, не
сыграешь..."
Он продвинулся на подушке еще повыше, так что теперь Курков должен был
обработать языком то, что ебал вчера, - и ебал по молодости неплохо. Сейчас
солдат стушевался, что-то пробормотал и запустил, было, в задницу командиру
только пальцы...
- Больно! - отрезал Виталий Паллыч, будто вдруг пробудившись: недовольный,
капризный. - Ты полижи, я ведь уже помылся...
Робкий, как девственница, язык Куркова оживил на минуту чувства Виталия
Паллыча: тот снова погрузился в приятную полудрему. Вспомнил кстати и майора
Григоровича, который вломил тогдашнему "спаниелю", - вломил, одним рывком
разодрав на нем некрепенькие веревки. Бедный ефрейтор кучерявой своей башкой
ритмично озвучивал дверцу шкафа (озвучивал, наверное, битый час), - но ведь
и жадно терпел, сердечный!..
И на Куркова внимание полковника обратил именно он, майор медицинской службы
огромнейший Григорович.
Курков все же пролез туда и языком, и пальцем. Потом язык сменился еще одним
пальцем. Виталий Паллыч поддавал теперь от души: ему хотелось ощутить
давление на простату...
............................................................................................
- Так что же было потом с пидарком-то с этим? - спросил Виталий Паллыч,
как-то странно-пристально разглядывая розовые полоски на наволочке.
- Да ничего вроде не было... - пожал плечами Петя, несколько удивленный и
даже обиженный внезапным равнодушием Косолобова. Он подумал, что от такой
неслыханной ласки они оба еще ведь не кончили: командир резко, без
объяснений, все прекратил…
- Но ты же как-то узнал, что он опущенный...
- А, это!.. Там двое к нему однажды приехали, тоже с зоны. Один хачик,
горбоносый, как коршун, и с ним шестерка наш, чернявый такой, алкаш. Пришли
к Витьке в дом, а там мать его: кто да что? Они ей, конечно же, не сказали,
а сами стали на бревнах за домом ждать. И тут мужики подошли наши,
разговорились. Те про Витька-то и сказанули. Короче, он всех наших с собой
опустил, считайте: все ведь из пузыря с ним по кругу тянули...
- Его убили?
- Может, наши и пришили б его - или точно уж покалечили бы. Но Витек, как
почувствовал: домой с работы он не вернулся. Исчез, короче. А после я его
увидал в газете...
- Иди ты! И как?
- Он на танке в Чечне сидел, среди солдат. А они, дураки, тоже небось про
него не знали...
- А может, полюбили его уже? Всем экипажем... А, Курков?
Петя снова смущенно пожал плечами и покраснел невольно.
Косолобов расхохотался.
© - Copyright Валерий Бондаренко
