ВОЕННО-МОРСКИЕ РАССКАЗЫ

 

  ЛАМБАДА

Каперанг Промывайлов-Помойкин на службе был зверь, но любил животных. Как-то подарили ему матросы макаку по кличке Ламбада, еще маленькую совсем. Капитан забавлялся с ней долго, дотошно, — учил также мату и русскому языку.

Лет в 10-ть он как-то отрезал Ламбаде хвост по пьяни, и стала теперь Ламбада вовсе отличной, общительной, сметливой девчонкой, так что скоро в пизду у нее стали свободно входить бутылки толстым концом, и в жопу тоже.

Конечно, со временем это стало мешать капитану любить ее, как прежде, страстно, и он в сердцах разжаловал ее, назначив своим как бы ходячим баром. Стала с тех пор Ламбада ходить с бутылками в жопе и, конечно, в пизде, а команда нечутко смеялась и кричала:

— Вон пидар надроченный чешет, на хуй бля!

А если кто и имел Ламбаду, так только в рот. Да и то, — все больше ссали только для смеху.

Одиноко стало Ламбаде на корабле. Вот однажды возьми она, дурочка, и повесся! И тут — странное дело, ребята! — стала грызть нашего каперанга совесть: живое все ж было нечто… И велел он тогда из Ламбады чучело хоть на память сделать, — в чучеле теперь и хранил бутылки.

Но ведь с чучелом все одно не попиздишь особо. И стал вдруг Промывайлов-Помойкин сам спиваться от  разной там всякой душевной дряни. И начала к нему в снах Ламбада являться, — и такая, братцы вы мои, совсем как живая, что даже бутылки из нее торчат!..

Капитан во сне вынет их, — себя, натурально, вставит, хоть уж немолодой. И так ему хорошо опять становится!..

И Ламбада с каждым сном все моложе, все милей ему становилась, — даже уже и вовсе с хвостом, даже уже и вовсе, как в детстве, смышленая обезьянка. Он уж и так ее, он уж и сяк ее, и только боялся мату ее учить опять.

Да и сам Промывайлов-Помойкин от снов тех (годы, что ль?) как будто переродился. Тише стал и пил теперь одну минералку.

Мы ему:

— Эх, Ламбаду б, Ламбаду б вам щас, трищ каперанг, но не во сне, как в натуре, как раньше!

— Молча-ать! — Промывайлов-Помойкин в ответ ревет. — Мне она, может, так даже и интересней, девочкой чтоб во сне всегда. В ней тогда душа еще, братцы, трепещет, и тогда она для меня вовсе почти как лампада…

— Обожгетесь ведь, трищ каперанг!

— А вам что за хуй?!

А однажды – допекли мы его, видать, — в сердцах показал он команде хуй.

Черненький, обожженный…

Тогда вся команда бески молча разом сняла, на колени встала.

И больше животных любимому командиру не дарила уж никогда!.. 

 

  ДЕТСКОЕ

Как-то матрос Печкин, матрос Лавочкин и матрос Коромыслов пришли к одной бляди. Были они у нее в первый, признаться, раз. Блядь сидела в сапогах на постели, с пиздищей губастой, красной. А возле нее ребеночек затаился.

Матрос Печкин начал блядищу стыдить, матрос Лавочкин засмущался сам, а матрос Коромыслов расстегнулся еще на пороге и ударил ребенка хуем по голове.

Ребенок — девочка лет семи — заплакал.

Матрос Печкин стал стыдить матроса Коромыслова, матрос Лавочкин от смущения задымился, а матрос Коромыслов без лишних слов приступил к блядище. Та равнодушно пососала ему (была пьяна), потом он начал ее трахать.

Матрос Печкин тоже тогда пожал плечами и обнажился, а матрос Лавочкин погладил ребенка по голове рукой.

Матрос трахал блядь так, что та сначала стала гудеть как примус, а после визжать и выть как метель. Матрос Печкин начал машинально ласкать себя, а матрос Лавочкин, тяжело вздохнув, обнажился.

Матрос Коромыслов хотел было приступить и к ребенку, но матрос Печкин дал ему за это по шее, и завязалась драка.

Матрос Лавочкин дал малютке конфету.

Матрос Коромыслов отдубасил матроса Печкина, но и сам устал. А матрос Лавочкин, чтобы разрядить обстановку, приступил к блядище. Та давилась и хрюкала (была пьяна). Но матрос Коромыслов и матрос Печкин отдохнули и оба приступили к ребенку. Девочка завизжала.

Матрос Лавочкин вынул себя из бляди и бросился на друзей.

Опять завязалась драка. Матрос Печкин и матрос Коромыслов победили матроса Лавочкина, но ребенка ебать не стали (застыдились чего-то) и оба приступили к бляди опять.

Ребенок долго ползал по избитому матросу Лавочкину, называя его то дядей, то даже папой. Матрос Лавочкин дал ребенку еще конфету и прослезился.

Потом он дотрахал блядь.

А после всего матрос Лавочкин женился на ней, ребенка удочерил, и теперь они живут все вместе, милые дети!

 

  ГИБЕЛЬ СТАРПОМА

Старший мичман Окочурко был особенный старший мичман. Матросы в душе посылали его на хуй, потому что Окочурко по десять раз на дню подходил к каждому с одним и тем же вопросом: «Как жизнь?»

Матросы знали, что живет Окочурко со старшим помощником капитана Какашко Владиславом Святославовичем. Но Какашко все матросы очень даже любили, а вот при фамилии Окочурко кулаки у них сами собой сжимались.

Правда, парни в команде подобрались сметливые, — в миг смекнули, что Окочурко не очень-то хорошо живется с Какашко. Но Окочурко матросы все равно не жалели, а любили только одного Какашко. Окочурко к ним и так, бля, и сяк: «Как жизнь?» А они буркнут что-либо в ответ, и опять за свое, — опять драить.

Обидно стало Окочурко до слез, что его команда не любит, а любит только одного Какашко Владислава Святославовича, и решил он Какашко подставить.

Подошел Окочурко как-то к старшему матросу Утконоско и вместо обычного: «Как, бля, жизнь?» сказал задушевно: «А Владислав-то наш Святославович — пидар, со мной живет!»

Утконоско опешил — даже швабру за борт сронил — и спрашивает:

— И как вам с ним? Живется?

Окочурко сделал вид, что не понял и попросил повторить вопрос, но Утконоско вдруг стало обидно за любимого командира, и он послал старшего мичмана Окочурко на хуй.

Был суд. Утконоско за дерзость расстреляли, чтобы другим неповадно было. Окочурко торжествовал, да рано. Вскоре волной смыло с мостика в море старпома Какашко, и ничто его не спасло, ведь больше всех любивший Какашко старший матрос Утконоско был уже два дня как расстрелян, а остальная команда, хоть и любила Какашко страстно, но плавать еще не умела: молодые ребята подобрались.

И Какашко погиб в волнах.

Вот когда Окочурко понял, что никто-то его не любит: ни матрос Загибалко, ни боцман Уховертко, ни кок Потрошилко. Все зверем смотрели на Окочурко и почти в глаза желали ему лютой смерти.

Окочурко стал пить, курить, продал военную тайну бенинцам и был как невменяемый комиссован.

На гражданке, по слухам, он даже женился.

Но команда не хочет этому верить и свято чтит светлую память и традиции старшего помощника капитана Какашко Владислава Святославовича, царство ему небесное, а также и старшего матроса Утконоско Ивана, и ему туда же…

 

  ЭКЗЕРСИС

Хули, — смыло меня как-то волной за борт… А? Чего?.. Бабы могут прочесть? Просьба не выражаться? Ладно… Я по-другому стану…

Короче, смыло меня за борт, на мужской половой член, а там — белая акула, женщина легкого поведения!.. Я чуть не прибег к процессу дефекации со страху-то, братцы мои родные! Но думаю: шалишь, женщина легкого поведения, — не на того. Собака женского пола, напала! Я русский матрос, на мужской половой член, в ротовую полсть и в задний проход! Я те так просто не дамся…

А она все ближе, ближе, все кружит, кружит, падшее существо, — то перевернется, то боком прет, то хвостом крутанет игриво. Ну сущая девушка легкого поведения, еще робеющая, но уже желающая вступить в половой контакт с пятью половозрелыми мужскими особями одновременно. Пасть у ней ухмыляется, а гляделки-то слепенькие и изо рта воняет.

И! — говорю. — Женщина легкого поведения! Не пытайся меня увлечь, злая собака женского пола! Я те не очень крупная, но глупая мужская половозрелая особь. И кричу ребятам на корабле: «Братки! Тащи меня поскорей! А здесь акула, женщина легкого поведения1..»

А они, мужские особи с очень сильной эрекцией, даже не слышат, совокуплялся в извращенной форме с их матерью! Точно занимаются друг с другом взаимным удовлетворением в ротовую полость, гомосексуалы проклятые! Ах, думаю, совокуплялся с их дедушкой, ведь замочат так, падшие создания!

Думаю: если — очень крупная женщина легкого поведения — я до якорной-то цепи доплыву и по ней карабкаться стану, она, эта собака женского пола, схавает меня и в воздухе за милую душу, и тогда мне конец, обозначенный производным словом от фольклорного названия женского полового органа.

А эти, на корабле, мужские страшно тупые особи с очень сильной и праздной эрекцией, из-за шторма не слышат, как я здесь от этого падшего белого существа улепетываю посредством слова, обозначающего акт совокупления. Значит, мне нужно самому с этой собакой женского пола договориться.

И я говорю ей: «Ты, очень крупная женщина легкого поведения, чего тут передо мной своим половым органом крутишь? Все одно не сдамся тебе! Ты, совокуплялся сто раз с твоими родителями и грудною племянницей, сам подумай, женщина, имевшая одновременный контакт в анус и вагину с шестью мужчинами, — ведь жесткий я! Я ж не вкусный! Я ж своим половым членом, всегда сильно эрегированным, перекрою глотку тебе, и ты от голода копыта отбросишь, собачка ты женского пола, сильно травмированная посредством полового контакта с верблюдом! Я ж в твоем половом органе дырку прогрызу и все одно на волю пролезу! Я ж изнутри вступлю с тобой в половой контакт во всех  возможным извращенных формах и порву тебя на мелкие ленточки!..

А акула ровно не понимает! И все ближе, ближе… Я кричу из последних уж сил нашим: «Мужские половозрелые, но дико тупые особи! Гомосексуалы, посещающие вокзальные туалеты с целью сексуального самоудовлетворения с общественным унитазом на виду у растерявшихся пассажиров! Спасите, браточки родненькие!» А они — из-за шторма не слыша, правда, — как бы дружно совершают на меня акт мочеиспускания и дефекации, падшие существа…

А акула уж пасть раззявила. Ну, думаю, лишь бы целым взяла, не откусила чего в горячке, ядовитое пресмыкающееся (метафора)! Зажмурился — и туда сам, рывком. Ммом зубов прямо в глотку упал!.. А там темно, как в половом органе еще не дефлорированной, но уже очень немолодой девицы, которая, однако, зарабатывает на жизнь орогенитальными  контактами с желающими того мужчинами.

А вонища-то1.. Как в сральнике лопнувшем. А, да, — помню: не выражаться… Ну, в общем, теку я по пищеводу вниз мимо каких-то там органов, банок, склянок и черепа лошадиного. И думаю: «Ни (фольклорное название мужского полового члена) себе! И я скоро  таким же стану?..»

Чую: нужно в выходу пробираться, а то  сок желудочный припекает сильно.

Ну, метнулся я в задний проход этой женщины опасно для жизни легкого поведения. А там матросов разных, братвы, — до мужского полового члена уже толпится! Негры, индусы, белые…

Я к ним: «Братцы! Чего вы трясете здесь своими внешними половыми органами (метафора)? Давайте через задний проход этой бывалой, опытной женщины, систематически вступающей в половой контакт с кипящим чайником, выберемся на волю посредством слова, обозначающего акт насильственной дефлорации интеллигентной старушки перепившимся штрафным батальоном. Или слабо вам, садистически грубо, но неумело обращающимся с женским половым органом?

Тут один наш — по форме видать, российский — возразил мне: «Тоже, нашелся умник! Да знаешь ли ты, что у этого зубастого падшего существа запор хронический? Мы все пытались пробить это дело посредством сильно эрегированных мужских членов, но лишь страшно устали и вымотались посредством слова, обозначающего внешние половые органы мужчины!»

Я ему лишь ответил, что все они половозрелые, но страдающие хронической импотенцией мужские особи, и стал искусственно возбуждать себя трением члена сжатыми пальцами правой, а затем левой руки.

Руками-то я работаю, а душой (чтобы, значит, быстрее было) кока Маньку Колючкину вспоминаю. Железные зубы ее и грудь колесом. И половые отверстия ее сразу все три одновременно. Мы, бывало, под утро вшестером от нее уходим, а она вслед нам кричит, что не доебли ее, — неблагодарное, злое, падшее существо!

Ну да я в сторону от акулы ушел, кажись. Короче, возбудил я себя посредством рук до состояния полной боевой готовности. Международная братва аж ахнула: «Ну, рашен прик!». А я чую: дрейфить уже нельзя — и в бой!

Долблю себе, как шахтер уголек рубает. Думаю: я тебя, собака женского пола, с колыбели женщина легкого поведения, прошибу посредством слова, обозначающего акт насильственной дефлорации группы девочек-пионерок! Ты у меня, очень крупная пожилая женщина легкого поведения, сильно травмированная многочисленными половыми актами в особо извращенных, сознательно наносящих ущерб здоровью партнерши и проведенных в оскорбляющих ее честь и достоинство формах, — короче, ты у меня запомнишь русского моряка, девушка легкого поведения, продающая родину в вокзальном сортире за валюту иностранным туристам, только что отработавшая свое и испачканная густыми пастозными экскрементами (метафора)! Я, сделал женщинами твою мать, отца и прабабушку, допеку тебя посредством слова, обозначающего соитие, доведшее партнершу до нервного и физического истощения, а возможно, и смерти.

Но слышу тут: один за моей спиной начинает по-английски звенеть внешними половыми органами мужчины. «Про что, — спрашиваю нашего, — он звенит?» — «Про то, что схавает нас опять эта большая и злая собака женского пола, когда опять нас увидит. Было ж раз!» — «Понял», — отвечаю. И знай колю себе дальше.

И мой кореш новый, русский, рядом пристраивается. Долбим вместе.

А через полчаса и все уже стучали членами об окаменевшие экскременты этой женщины предельно легкого поведения. Негры, — те быстро, конечно, стреляли по ходу дела. Но тотчас возбудят себя по новой, — и опять в бой. Настырные все браточки. Да и дело ведь общее — сок желудочный допекает.

А вот белые все поупорней, пососредоточенней оказались. На эякулят не тратили себя, — ломили, как заведенные. Культурка все ж. Умеет Европа работать, очень крупный откормленный паразит!

А мы с Васей, корешом моим новым, не просто долбим, но еще и выражениями, полными неформальной лексики, подбадриваем себя. Русские ж люди…

Так вот мы ее и дефлорировали сообща, и гурьбой наружу вместе с экскрементами выбрались.

А акула, увидев нас сразу всех, испугалась, совершила непроизвольный акт дефекации и, падшее существо, выжала из себя конский череп и легла на волну брюхом кверху.

И долго улыбалась так отрешенно, точно с ней совокуплялись сразу трое очень искусных и с сильной эрекцией молодых братков-отличников боевой и политической подготовки.

А я говорю:

— Вась, давай ей в зубы сунем, этой женщине, любящей поедать экскременты чужих мужей?

А он:

— Ты чего, оброс с ног до головы мужскими половыми членами (метафора)? Она же их вмиг откусит, ядовитое пресмыкающееся!

— Так я ж не членом, а кулаком! — уточняю.

— Все одно: откусит!

— А как же мстить?

— А давай, мы все вместе займемся процессом мочеиспускания ей в пасть, пока она такая, вся в фонарях, лежит (метафора)?

Сказано — сделано. Однако акула тотчас смекнула, что над ней сейчас будут глумиться, и бросилась наутек посредством слова, обозначающего успешно завершенный половой акт, на мужской половой член.

Ну, а мы после всего пережитого еле доплыли до первого кабака. А там — выпивки, женщин легкого поведения, — до слова, обозначающего половой эксцесс!

Ну, мы с Васькой тотчас в себя пришли, выпили на брудершафт и закрепили дружбу совместным половым актом на девушке, уже в восьмом колене отдающей себя матросам за деньги и даже просто за одну только выпивку. И теперь мы с Васяней кореша навек, в женский половой орган, на мужской половой член и  в любое анальное отверстие!

Хули плохо?..

 

 C – Copyright Валерий Бондаренко 

     

 

E-mail: info@mail