КОНСТАНТИН ЕФИМОВ

БЕСКОНЕЧНОЕ ЛЕТО

ГЛ. 2

Глава № 1 2 3 4 5 6 7 8

 

Он нагрянул как снег на голову под вечер, когда наши офицеры в большинстве своём постепенно покинули кабинеты Штаба. Мне всегда нравились эти мгновения. Подполковник давал послед­ние указания — как нам существовать без его руководящей роли, и всё время поглядывал на часы. Внутри всё дрожало от нетерпения: «Сейчас! Сейчас! Ещё минутка — и всё это будет наше!» И вот тогда-то мы все вчетвером — я, Сева, Андрей и Славка — можем возлечь на наши облюбованные места и отдохнуть от нудной суеты, копания бумаг, разговоров, духоты… Мы сможем, наконец, расстегнуть и снять душные кители. У каждого из нас было своё место. Сева забирался на стол и разваливался на нём, пристроив под голову какую-нибудь папку с документами. Андрей — на стул, вытянув ноги на соседнее кресло. Славка осёдлывал в углу ящики с аппаратурой. А моим любимым местом было зелёное крутящееся кресло под кондиционером.

Так было и в тот вечер. Сева с внимательным и умным видом выслушивал последние поручения начальника, кивая: «Будет сделано, Михаил Петрович», — держа руку за спиной и показывая нам фигу. Как только за подполковником закрылась дверь, мы, как по команде, упали на свои излюбленные места. На свет откуда-то выплыла белая пластмассовая фляжка с водой, которая неспешно пошла по кругу — под обычное чесание языком и «мытьё костей» нашим начальникам. И тут неожиданно тренькнул звонок в приёмной.

— Кто бы это? — удивился Сева, вопросительно глядя из-под очков.

Остальные лишь недоумённо пожали плечами.

— Наверное, Цапа… Опять что-нибудь забыл, — откликнулся Славка.

Пришлось быстро перегруппироваться согласно последним указаниям подполковника — «натянуть на рожу остатки ума, что ещё не расплавились за день», и с этим видом зарыться в бумаги. Так оперативно, с уже отработанным мастерством и было сделано.

Андрей скрылся за шторами приёмной.

Рассеянно перелистывая страницы амбарной книги регистраций, я вслушивался в звуки, доносящиеся из-за тяжёлых бархатных штор. Звуки не предвещали ничего доброго… И вообще, что-то было не так. В приёмной кто-то спорил. Я вопросительно глянул на Севу, который деловито перебирал ленточки отчётов, но тот скорчил рожу и пожал плечами: дескать, тоже ничего не понимаю. Чей-то голос из приёмной довольно грубо послал Андрея… и тут, по-свой­ски раздвинув шторы, в кабинет вошёл незнакомый боец с лычками ефрейтора.

Признаться, это очень удивило меня: не всякий офицер из Штаба мог пройти дальше приёмной, а уж какой-то ефрейтор, да ещё так нагло — никогда. Одна из наших многочисленных заповедей — даже если у тебя есть друзья в части, они не должны были звонить, а уж тем более приходить сюда, если ты всё-таки ещё хочешь работать здесь. А тут вдруг такое…

Судя по его самоуверенному спокойствию, можно было сделать первый вывод: парень — из нашей системы и бывал тут не раз. Ефрейтор довольно неприветливо огляделся — и вдруг расцвёл в белозубой улыбке, двинувшись к Севе:

— Сева! Сева-чертило, привет!!!

— Санёк!! — кинулся к нему с криком Сева.

Они обнялись, соприкоснувшись щеками, из чего следовало, что встретились хорошие знакомые.

В армии довольно много обычаев, которые кажутся странными на гражданке. Скорее всего, это от смешения различных культур — Востока и Запада. Один из таких обычаев — при встрече двух, давно не видевшихся друзей не только пожимать руки, но и тереться щеками. Посыпался шумный и радостный град вопросов и похлопывания по плечам. Пока они таким образом выражали бурную радость встречи, я посмотрел им за спины — туда, где стоял Андрей. Тот как-то странно, с кислой физиономией потирал свой бок. М-да… Что произошло в приёмной, когда он не впускал этого незваного гостя, догадаться было нетрудно. Ясно, что незнакомый ефрейтор хорошенько «отвесил» ему.

Это заставило меня ещё более внимательно и настороженно присмотреться к нашему позднему гостю.

Линялая форма, ушитая по всем негласным правилам, говорила о статусе в солдатской общине: не меньше чем «черпак», то есть год службы… а то и больше. Высокий рост, крепкое сложение — это не хлюпик Сева! Во всех движениях чувствовалась уверенность и некая грация тренированного тела. Я покосился на его кулаки — удар таких «кирпичей» может быть очень и очень ощутим. От этих мыслей я невольно поёжился, передёрнув плечами. Его лицо было воплощением точных, правильных линий. Слегка заветренное и сильно загорелое, оно несло на себе отпечаток какой-то упрямой непреклонности. Тонко и остро очерченные губы таили жёсткую усмешку в своих уголках. Но улыбка его была открытой и почти мальчишеской, хотя сразу же исчезала, словно пряталась в горьких складках. Светлые, соломенного цвета волосы были пострижены хоть и коротко, но вовсе не так, как в нашей части — здесь ребята сами стригут друг друга. Чуб был явно длиннее «уставного» и курчавился. Видимо, заметив моё движение, его жёсткие, но ослепительно синие глаза встретились со мной…

— М-ля!.. Я смотрю, духов борзых набрали!!

Он повернулся к Севе и, криво ухмыляясь, покачал головой: — Борзых духов учить надо! Учить, Сева, учить!!

— Да, м-ля, надо… — согласился в тон Сева. — Ну, сам знаешь: «чужому духу всегда пинка дать успеешь, а до своих — кулак не доходит». Да и вёрткий нынче дух пошёл! Вокруг кулака проскальзывает!

— Ничего! — злорадно пообещал ефрейтор. — Мимо моего кулака ещё никто не проскользнул!

— Точняк! — заржал Сева. — Как время летит, а, Сань?! Теперь у нас уже свои духи есть.

— Свои духи — это всегда хорошо, — хмуро кивнул тот.

— Ладно, — Сева по-хозяйски, небрежно, словно отгоняя надоедливых дрозофил, махнул нам рукой: — Пошли вон.

И видя, что мы всё ещё топчемся на месте, прикрикнул:

— Э?! Оглохли?! Я сказал: жопу в горсть – и вон отсюда! Считаю до трёх! Раз…

Мы молча спустились в Бункер, стараясь не смотреть друг на друга. Чувство было достаточно пакостное.

«Сева-чертило! — злился я, расстилая постель. — Как заговорил!! «Пошли во-он», да? Ну ничего, ничего, — пообещал я сам себе, — смотаешься ты теперь у меня лишний раз в город! Сочтёмся как-нибудь при случае, товарищ сержант, дедушка советской армии!»

Разговаривать нам в этот вечер не хотелось. Злился, похоже, не я один. Андрей, раздеваясь, всё ещё потирал ушибленный бок. Славка раздражённо прикрикнул на него:

— Да что у тебя?! Чесотка, что ли!! Всё чешешься, чешешься!.. Мыться надо чаще!

— Да пошёл ты!.. — послал его Андрей и бухнулся в кровать.

— «Лучше дочь проститутка, чем сын ефрейтор»! — неприязненно проворчал со своей койки Славка. — Андрюха, гаси свет! И откуда только этого пса занесло?

— Но наш-то! Наш! — подал голос Андрей. — Что за базар у Севы? Слав, чего это он? Обурел? А, Слав?

— Ну чего тебе?!

— Чё он с цепи сорвался, говорю?..

— Отстань!

— Чего «отстань»?

— А то! Говна обожрался твой Сева, вот и базар! Или моча в голову вдарила!

— Слышь, ребята, хорош по ушам ездить, — буркнул я уже в темноту, — завтра вставать рано.

В Бункере наступила тишина. Поворочавшись ещё с боку на бок, размышляя над таким поворотом дела, я подумал: «Чего мозги зря выкручивать? Пока никто ничего не знает. А там видно будет…»

На этом и заснул.

…Утром, войдя в кабинет, я сморщился — гора окурков, объедки, четыре пустых бутылки местного яблочного вина (по тем временам в Алма-Ате оно стоило какие-то копейки) — и оба бойца, сладко дрыхнувших на столах с папками «Секретно». Растолкав никак не хотевших просыпаться дружков, отправили их вниз, подальше от офицерских глаз, и стали прибирать в кабинете остатки ночной вакханалии.

Появились они на свет божий и пред ясные очи начальства только в середине дня. До этого мы втроём разыгрывали комедию под названием: «Только что был». Этот спектакль, хорошо всем извест­ный в армии, почему-то всегда работает безотказно. Выглядит он примерно так:

— Где Калмыков?

— Только что был, товарищ майор. Наверно, полковник вызвал.

— Так, где сержант Калмыков?!

— Он генералу документы понёс.

— Куда вы Калмыкова дели?!

— Ну как же, товарищ капитан, он же только что был. Вы же сами просили принести сегодняшние донесения, вот он и пошёл…

— Э, слышь, братва, я сегодня Севу не вижу, где он?

— Не твоё дело, где он. Если ты «водила», то крути баранку — и всё! А не хочешь, так езжай с майором…

Эта игра могла длиться весь день — проверено. Риск, конечно, оставался… Поэтому, когда эти двое появились, мы облегчённо вздохнули. Сашка-ефрейтор пошёл доложиться начальству, а я, воспользовавшись моментом, не отказал себе в удовольствии высказать Севе всё, что о нём думаю. Но он лишь пожимал плечами и ржал как лошадь:

— Вот станешь «дедом», тогда и будешь указывать. А пока отвали, «душара»!

Как выяснилось позже, борзый ефрейтор Сашка приехал в Штаб из госпиталя. Там он, по каким-то официальным данным, удалял полипы в носу. Мне сразу в это не поверилось — ну совершенно этот ефрейтор не походил на того, кого интересуют внутренности своего носа!.. По-моему, его больше волновала сила удара своих кулачищ, чем носовые полипы. Нет, это просто враньё, какие ещё полипы?! Скорее всего, тут было что-то иное. Но что?!

Далее события начали развиваться как нельзя хуже. К моему большому удивлению, Сашка остался у нас в Штабе. Мало того — ещё и в Бункере.

Понятно, что с этого момента наша жизнь сильно изменилась.

Прежде всего — резко изменился Сева. Теперь он постоянно держался лишь с Сашкой, наплевал на всю работу и целыми днями где-то шатался с ним. Разговаривать наш сержант стал заносчиво, но только тогда, когда его слышал Сашка, корчил из себя настоящего «дедушку советской армии». В общем — пыжился и выпендривался, как мог. Сашка же либо не замечал нас, либо относился презрительно и свысока, а если разговаривал, то только в повелительном тоне. Я видел, что он не играет, в отличие от Севы. Он такой и есть — грубый, наглый, жестокий. Пощады от такого не жди.

На третий день пребывания в Штабе, Сашка уже получил свободный доступ в наши Кабинеты. Это озадачило меня ещё больше — раз уж его допустили к работе, то значит, планы начальства существенно изменились. Я решил потихоньку навести справки — что, собственно, происходит и когда этот ясноглазый типчик уберётся отсюда восвояси — куда ему и дорога. Но вразумительного ответа так и не получил. Вывод напрашивался сам: новая «страховочная лонжа». Ну и история!.. Влипли. Какая-то странная нерешительность вновь возникла в головах нашего начальства. Сашка был абсолютно не тот «тихий боец» — не говоря уж о том, что тягаться с таким впоследствии будет крайне сложно.

Пока этот незваный ефрейтор устанавливал новый порядок в нашем маленьком коллективе и гонял Андрея со Славкой, я «помалкивал в тряпочку». В армии быстро учишься понимать, за кого и когда надо «впрягаться», а когда и надо делать вид, что тебя это не касается. Только один раз я решился что-то вякнуть — когда он послал меня в столовую за хлебом. Значит, его внимание дошло-таки и до меня. В том, чтобы принести хлеба из столовой, ничего зазорного не было — однако, попросить об этом можно по-разному. В Сашкином исполнении это прозвучало как явное оскорбление и открытый вызов. Я уже говорил, что не принадлежу к людям сильным, т.е. могущим активно постоять за себя, но если попадёт «вожжа под хвост», то хоть лбом стену пробивай — назад не поверну.

Итак, Сашка стоял надо мной и ждал ответа.

— Некогда, — буркнул я, заполняя какой-то документ.

Тогда он, наклонившись ко мне почти в самое лицо, зло прохрипел:

— Может, ты и будущий резидент, только мне пох…. Понял, сука?! Ты «дух» — ясно?! И не выёбывайся тут, мелюзга очкастая!!.

Андрей со Славкой разом куда-то смылись.

Меня напугала эта истерическая злоба, буквально перекосившая его лицо. Единственное, что я смог выдавить из себя в ответ, было: «Мы тут все пробуем жить как люди, неужели по-человечески попросить нельзя, а обязательно вот так?»

Сказал и замер… Что-то после этого последует?

Сашка какое-то мгновение испепелял меня взглядом, сжав кулаки. А потом повёл себя и вовсе непонятно – зловеще хмыкнул, выпрямился во весь свой рост и, всё так же криво ухмыляясь, медленно вышел из кабинета.

Несколько минут я сидел, как памятник самому себе, тупо уставившись в документы и абсолютно не видя, что в них написано. Затем, переведя дух, устало повернулся к Севе, который молча сидел за своим столом в противоположном углу.

— Сева, скажи мне, отчего он такой злой?!

Сева поднял голову, будто не заметил сцены, которая только что произошла.

— Что? Ты о чём?

— О ком, — поправил я, злясь на это лицемерие. — Ты же знаешь о ком. О Сашке. Отчего он такой злой?! Ты ведь его друг, кажется…

Сева снял очки. Долго, без видимой причины, протирал стёкла, глядя на меня слепым прищуром. Всё это он делал так, будто тщательно обдумывал что-то очень важное, но не мог найти подходящего решения.

Тут в кабинет, один за другим, ввалились Андрей со Славкой.

Сева будто очнулся… нацепил на себя очки, подошёл к полкам. Не спеша отобрал несколько папок с бумагами, долго рылся в них и, наконец, велел Славке с Андреем отнести несколько бумажек на подпись к полковнику. Это меня озадачило ещё больше, так как в такой оперативности не было ровно никакого резона и, мало того, разыскать полковника в это время дня было проблематично. Но я молча, терпеливо ждал. Когда эти двое свалили, Сева вновь сел на своё место и продолжил нудную манипуляцию с очками. «Что это сегодня с ним?» — думал я. Но вот, наконец, удовлетворившись чистотой линз, Сева начал неспешно рассказывать — как будто не мне, а куда-то в сторону — о том, с какими «радостями жизни» Сашке пришлось столкнуться на «точке», куда он попал после распределения…

Даже по этому сбивчивому рассказу мне становилось теперь понятно — там, на «точке», был полнейший неуставной беспредел.

Сева говорил, а сам всё смотрел и смотрел в никуда, а точнее, в дальний угол комнаты, с каким-то виноватым выражением лица. Словно ему было стыдно, что происходило с его другом, пока он тут оттягивался на вольных хлебах, защищённый полученным званием и особым положением этих стен. Но теперь я думаю иначе. Севе было стыдно за то, что в своё время он сам отправил Сашку туда — для того, чтоб остаться здесь и стать резидентом. Наверное, среди них тоже тогда была «здоровая конкуренция». Сашка проиграл, а Сева выиграл. И, скорее всего, выиграл не совсем честно, если в таких обстоятельствах вообще есть понятие «честно».

Но теперь я уже понимал его желание остаться в Штабе.

Что в сущности представляли из себя все мы, восемнадцатилетние пацаны? Мы всё ещё были детьми, хоть уже и большими. Оберегаемые родителями, воспитываемые в разных учебных заведениях, мы никогда не попадали в условия столь жёсткой конкуренции. Возможно, это была первая в жизни серьёзная борьба не на жизнь, а насмерть. Это много больше, чем все те игры, в которые мы играли до этого. Нужно было осознать, понять — но до этого надо было дорасти.

Сева, по-моему, знал, кому и зачем нужно рассказать всё это. Поэтому он и выпроводил из Кабинета этих двух — Славку с Андреем. Но тогда я не мог ещё до конца понять этих штабных тонкостей…

Слушая Севу, я мысленно представлял себя на месте Сашки и думал о том, что в такой ситуации я либо дёру бы дал, либо повесился. Нет у меня той силы духа, чтобы столько времени, да ещё так активно, противостоять постоянному открытому насилию. В моём понимании, такое дано только очень сильным людям, нико­гда не сдающимся.

Из того же рассказа Севы стало понятно, что Сашка делал в госпитале. Когда «боевые дни» прошли, то, отвоевав своё место под солнцем, он решил привести себя в порядок. Так, кое-что по мелочам — сломанный нос, например, который почти не дышал, и грудь, в которой были боли при каждом вдохе. Как потом выяснилось, одно ребро имело трещину.

Рассказав всё это, Сева встал и, не глядя на меня, пошёл курить. Я сидел один в кабинете и всё думал и думал над рассказанным. Теперь мне было понятно, почему Сашка так заводится с пол-оборота. Возможно, после всего, что он пережил, у него и с нервами было не всё в порядке…

После этого моё отношение к Сашке сильно изменилось.

Вечером этого же дня Сашка попросил у Севы «гражданку», чтобы смотаться в город.

Сева кивнул мне:

— Принеси… ты знаешь, где она лежит.

В каждом подразделении Советской Армии хранится обыкновенная гражданская одежда, так называемая «гражданка». Обычно гражданка хорошо припрятана в надёжном месте, на все сезоны и всех размеров, а нужна она для походов в самоволку.

— Я так отвык от улиц, что просто хочется побродить или просто посидеть на лавочке. И пусть мимо идут люди… разные люди. За целый год одни и те же рожи, в одинаковой форме, тоска заплесневелая. Как это всё надоело!.. — он мечтательно смотрел куда-то поверх нас… и вдруг улыбнулся. Эту улыбку я не забуду никогда — она вспыхнула лишь на мгновенье, озарив Сашкино лицо незнакомым доселе светом… а потом его лицо вновь стало жёстким.

Я промолчал, вспомнив рассказ Севы. Непросто всё, как всё непросто…

Сашка никак не мог вписаться в наш маленький коллектив. Он перепутал все карты. И Андрей со Славкой, и я до его появления — каждый имел собственные планы относительно дальнейшего пребывания в Штабе. Раньше мы точно знали — останется кто-то из нас, но теперь… Теперь появился этот ефрейтор, имеющий опыт и хорошо знающий штабное дело, а нам троим ещё учиться и учиться. Кто знает, какие умные мысли посетили голову нашего любимого начальства по этому поводу? Ведь Сева и Сашка, вдвоём, прекрасно могли справиться со всей работой и без нас. Такой вариант тоже надо было иметь в виду. А из нас троих никому не хотелось покидать столь тёплое местечко. Теперь же всё стало таким неопределённым…

Вернулся он поздно. Где-то среди ночи я проснулся в Бункере оттого, что он возится, укладываясь спать. Ни Славка, ни Андрей не подозревали, что Сашка мотался в самоволку. Я решил помалкивать об этом, не без оснований предполагая, что если они узнают, то рано или поздно начальство будет в курсе, и тогда ему — да и всем нам — несдобровать. Хотя это и был верный способ избавиться от него и тем самым вновь укрепить свои позиции в Штабе. Правильно было бы поступить именно так. Андрей и Славка не задумываясь сдали бы его, но…

Но я не смог. Я пожалел его… Я запомнил рассказ Севы надолго.

Утром, как всегда, мы втроём отправились в столовую. С тех пор как перешли в Штаб, мы питались в офицерской столовой. В этом была своя изюминка, свой шик. Когда все вокруг одеты одинаково, одинаково ходят строем, живут по одному и тому же распорядку, то отличаться хоть в чём-то — неописуемый кайф, а уж тем более какими-нибудь привилегиями — просто блеск. Вот из таких отличий и состоит негласная армейская иерархия.

За завтраком, под неодобрительные взгляды Славки и Андрея, я накрыл тарелкой два ещё горячих «вторых» и прихватил с собой. Вернувшись, спустился в Бункер и поставил тарелки на стол у кровати Сашки. Никто меня об этом не просил — просто когда я ел, то вспомнил, что Сашка вчера пропустил ужин, да и завтрак, наверное, тоже пропустит, если будет (а он будет) дрыхнуть без задних ног. В другой день такое не прошло бы — что он мне, друг что ли? Но в это утро я ещё находился под впечатлением от рассказа Севы и был в плену собственной жалости.

Собираясь уходить из Бункера, я заметил, что Сашка проснулся. Зевая и потягиваясь, он кивнул в сторону стола:

— Это что там?

— Так, кое-что перекусить... Время почти девять, сейчас офицерьё прикатит… — мне стало неловко, я никак не рассчитывал, что он проснётся. Решит ещё, что я подлизываюсь…

— Ага… Жрать хочу — сил нет! — зевнул он.

С неохотой выползая из койки, Сашка ткнул пальцем в сторону тарелок:

— Сева, что ли, вспомнил?

— Да нет… — ответил я и направился к двери.

Поднимаясь по лестнице из Бункера в кабинет, я думал: ну какого ж хрена я вообще это сделал? Нафиг мне всё это?!

Появился Сашка в кабинете где-то около двенадцати, плюхнул на мой стол курьерские донесения.

— Привет. Принимай макулатуру.

— Привет, — ответил я несколько удивлённо, так как за курьерской почтой он никогда не ходил, не «стариковское» это дело.

Сашка помялся:

— Ты… это, спасибо за жратву. Как нельзя кстати пришлось…

— Да ладно, — отмахнулся я, заметно смутившись. Хотя это и было приятно, но от Сашки я такого никак не ждал.

С этого дня всё как-то начало налаживаться само собой. Сашка стал относиться к нам всё лучше и лучше. В его голосе — не за один день, конечно, — постепенно исчезали повелительные нотки. Да и характер стал ровнее.

Возобновились наши длинные вечерние беседы под фляжку с водой. Для человека, прожившего всю жизнь в умеренных широтах, алма-атинская жара — штука непривычная. Пришлось научиться тому, что пить воду днём, когда самое пекло — занятие бессмысленное. Вся жидкость тут же, в считанные минуты, выходила через кожу. Напиться как следует можно было только вечером, когда жара спадала. И мы всласть «оттягивались» по вечерам, болтая о чём-нибудь и прихлёбывая с неспешным наслаждением из фляжки.

Я почему-то думал, что Сашка — угрюмый молчун со взрывным темпераментом. А он оказался довольно интересным рассказчиком. Уж ему было что порассказать — на «гражданке» он вёл довольно бурную жизнь. Да и с юмором, как оказалось, у него всё в порядке. Чудеса!.. «Загадка природы». Он вообще не уставал день ото дня чем-нибудь поражать. Каждые утро и вечер, например, самостоятельно занимался спортом — подтягивался на перекладине, отжимался, тягал гири. В его движениях, при всей кажущейся неуклюжести, обнаруживалась таинственная гибкость и сила, как у льва. Казалось, с появлением его здесь у меня самого открылось второе дыхание, и я чувствовал — вдруг, иногда, — что Сашке это небезразлично. Почему я так думал — не знаю. Видимо, многое из того, что я предполагал и чувствовал, было лишь моими собственными, неизвестно откуда взявшимися фантазиями. Просто Сашка у нас здесь был человеком новым, к тому же он сильно отличался от нас троих своей какой-то парадоксальной органичностью. Действительно — с одной стороны, он был прост и естественен. А с другой — «загадка». Зачем он тогда притащил мне документы? Ведь его никто об этом не просил… И ещё — я почему-то часто вспоминал ту улыбку, которая на несколько секунд преобразила его хмурое лицо, когда он заговорил о гражданке — я отчетливо помню ту искру непонятной нежности, которая обворожила его ослепительно синие глаза, — это было так неожиданно… Вот и теперь: Сашка — рассказчик. Мог ли я об этом подумать?! И куда подевалась моя интуиция?.. Иногда мы втроём ржали над его байками, как осатанелые лошади. Покатываясь со смеху над очередным «приколом», я опять поймал себя на том, как я всё-таки ошибался, принимая его поначалу совсем за другого человека. А может, он и был другим человеком? Не знаю. Так или иначе, но я радовался, что раскол, который он внёс своим бурным появлением, начал постепенно сглаживаться.

Разговор, как это было не раз и не два, зашёл о женщинах. Андрей и я в этих вопросах оставались настоящими девственниками, поэтому помалкивали. Сева, вот уже в который раз, красочно описывал свои любовные похождения. Но рассказы Севы получались в данном случае какими-то «пресными» и, по-моему, многое из них было просто враньём, то есть «для красного словца». Славка же, с видом знатока, добавлял свои комментарии. В армии разговоры о женщинах — одна из самых популярных отдушин.

Неожиданно подключился Сашка.

— В субботу, когда был в увольнении, — начал он, сделав солидный глоток из фляжки, — сел в автобус, от части: ну этот, который до центра. Дай, думаю, вначале по парку прошвырнусь. Так вот — еду, а народу, как всегда, битком, и всё какой-то мужик-казах рядом трётся. Вышел в центре, и, как намечал, двинул в парк. И тут этот мужик меня догоняет. «Ну, — думаю, — надо хоть закурить попросить, — сигареты-то кончились…» Попросил. Пока прикуривал — разговорились. Он и давай расспрашивать: как, мол, служится… и всякое такое. Я — ничего, отвечаю. В общем, идём себе, болтаем. Тут этот мужик спрашивает, зачем это я в парк-то попёрся — к девкам, поди? «Ну, — я говорю, — было бы неплохо, а что, они там есть?» «Есть-то они есть, — отвечает тот, — только их мало, и одна другой заразнее. Охота тебе будет — один раз вставишь, а потом полгода лечиться?» Я ему говорю: «Так ведь вставлять и не обязательно, можно и без этого». Тут казах этот вдруг спрашивает: а большой ли у меня? «Ага, — говорю, — большой, как у ишака!» А он мне: «Тогда какая разница, кто у тебя отсосёт?!»

В этом месте мы все втроём дружно заржали.

— Ой, не могу, Санёк! — Сева от смеха облокотился на стол, — Ты знаешь, на кого нарвался? На педика! Их тут, говорят, вокруг нашей части много крутится. Особенно каких-то старых пердунов и казахов. Ну, так дальше-то, дальше-то что?! Ты ему, надеюсь, съездил по роже?!

— Ничего. До меня тоже тогда допёрло, что он голубой. «Слышь, дядя, — говорю я, — тебе налево, а мне направо, и разойдёмся!» А он: «Жалко, — говорит. — Такой красивый мальчик!.. Такой красивый мальчик!..»

Мы ещё долго хохотали над этим рассказом, отпуская разные словечки. Сашка хмуро улыбался вместе с нами.

— Ну и что, были в парке шалавы-то? — поинтересовался Сева.

— Не знаю. Так… присматривался, но вроде бы ни одной не заметил. Наверное, вечером надо туда ходить. Короче: жаль… Больше года уже никого не было. Так ведь и денег нет!.. А так… Слышь, Сева — а помнишь, как я ещё по духанке познакомился с одной? Я рассказывал…

— А!!! У подъезда-то?! — Сева опять заржал.

— Он тогда в «самоход» пошёл, — давясь смехом, начал рассказывать нам Сева. — И подцепил какую-то местную…

— Ещё неизвестно, кто кого подцепил, — вставил Сашка. — Я её, или она меня.

— Ну расскажи сам! — Сева подтолкнул его в бок.

— Да что там рассказывать? Рассказывать-то нечего. Ведь ничего толком и не вышло.

— Ну да, — «не вышло»! — Сева вновь ткнул его в бок. — Расскажи!

— Да что там… — начал он. — Короче говоря, сижу на лавочке, опять-таки в центре, в парке. Ем мороженое. Тут на другой конец лавочки подсаживается она. Ну, я и решил познакомиться, девчонка вроде ничего так, симпатичная. Познакомились. Зовут её Света. Погуляли по парку, взад-вперёд. Потом Света мне и говорит, — поехали, мол, на Майские пруды, жарко сегодня.

— Это сюда, к нам что ли? — поинтересовался Андрей. — Около части которые?

— Сюда. В Алма-Ате они нечто вроде городского пляжа, — вальяжно пояснил Сева.

— Поначалу решил — вот повезло! — продолжил Сашка. — А потом думаю: ну ладно, на мне «гражданка» — джинсы и рубашка, но плавок-то нет. Только трусы армейские — «синий парашют». Как скинешь штаны на пляже, то всё сразу понятно будет — боец Красной Армии. В этих трусах чувствуешь себя так, словно у тебя военный билет на заднице. Тут-то меня патруль и загребёт. «Не-е, — говорю я тогда Свете, — давай лучше в парке погуляем».

— Ох и погуляли! — вновь вклинился Сева.

— Так мы и шатались до вечера. Какие деньги были, все на мороженое и газировку для неё потратил. Таскался за ней, как дурак. «Удочку закинул», и не пойму — то вроде бы «да», то из рук выскальзывает. Уже когда стемнело, сидим у подъезда какого-то, целуемся. Народу никого. Тут она давай мне в штаны лезть. А я не могу, всё-таки окна кругом… А она мне говорит — пошли к тебе. Я ей — давай лучше к тебе! А у неё, как она говорит, родаки смотали на дачу, а бабулька с дедулькой дома. Ну, короче, пришлось идти в подъезд. Я по дороге думаю — сказать ей, что ли, что мол так и так, — я боец Красной армии. Ну и сказал.

— И что?!

— Как «что»? Всё, на этом тут же и закончилось.

— Как понять «закончилось»? — изумился я.

— Так и понять — всё закончилось. Она повернулась и ушла.

— Что, просто так, молча?!

— Нет, — заржал Сева, — сначала она его «козлом» и «вонючим солдафоном» обозвала.

— Что, правда что ли?! — вытянул шею Славка. — Вот сука!..

Сашка лишь презрительно ухмыльнулся.

— Но почему? — не унимался Андрей. — Ты же говорил, что она сама была вроде бы согласна. Даже в штаны к тебе лезла. И в подъезд пошла…

— Она тогда не знала, что «в подъезд» — сказал Сашка. — Она думала, что я её к себе веду, в роскошные апартаменты…

— Ну и стерва! — не унимался Славка.

— Мой юный друг, — Сева театрально закатил глаза. — Да будет вам известно, что некоторые дамочки априори считают нас «грязными и вонючими». По-моему, они все на тебя насмотрелись…

В Кабинете опять разразилось ржание. Смеялись до слёз, до боли в желудке. На этот раз Сашка больше не «отделывался» своими ухмылками, а тоже смеялся во весь голос. Сегодня, за всё время что я его знал, впервые видел его таким. Неужели я действительно ошибался в нём? Я разглядывал это смеющееся лицо и вспоминал: «Не люблю я, чтобы в этом деле что-то силой было. Какой кайф от этого?» Вроде бы сейчас он — человек человеком… Как будто двое разных людей: дневной Сашка-ефрейтор — жёсткий, колкий, словно ощетинившийся. И теперешний, вечерний, расслабленный, и… Впрочем, что он — не человек? Конечно же, он должен быть иногда и добрым, и шутливым. Просто я видел его всегда только с одной стороны… Оказывается, свои острые когти он иногда всё-таки втягивает.

По-моему, Сашка заметил, что я рассматриваю его… Пристально и как-то даже колко он глянул мне в глаза. Но это длилось всего одно мгновенье.

Фу-ты! Что за человек?!

Часто мне казалось, что он чувствует и замечает гораздо больше, чем высказывает. А может быть, это касается только меня? И может быть, он за мной просто наблюдает, делая это с особо замаскированной тщательностью?

Но — зачем?..

«Загадка природы»…

 

Глава № 1 2 3 4 5 6 7 8

 

E-mail: info@mail