КОНСТАНТИН ЕФИМОВ

БЕСКОНЕЧНОЕ ЛЕТО

ГЛ. 4

Глава № 1 2 3 4 5 6 7 8

 

Как-то в один из дней начальство оповестило об очередном новшестве. Так как полковник уходит в отпуск, то дежурить придётся и в его кабинете, как ночью, что было всегда, так теперь и днём. Радости такое решение прибавило мало. Нас было пятеро и до этого мы по очерёдности менялись: двое дежурили ночью — трое дрыхли, и это очень устраивало. Теперь же придётся всё менять — по ночам будут дежурить трое.

Прикидывая в голове, как это будет, я спросил Севу:

— И что теперь, одному из нас раз в неделю придётся пахать днём и ночью?

Сева посмотрел на меня и ухмыльнулся:

— Будто бы и впрямь ночью что-то делаем? Как спали — так и будем! Это тут трещалка (телетайп) среди ночи бесится, а у полковника такое — большая редкость. Так что не беспокойся за свой здоровый сон.

— А как же потом, когда нас не будет так много? Как же мы с тобой будем дежурить? — неосторожно брякнул я.

Вот всегда так: язык мой — враг мой. Я ведь совсем не то хотел сказать, но мой язык, как это иногда со мной бывает, уже бежал впереди.

Внимательно прищурившись, Сева посмотрел мне прямо в глаза.

— Уже, небось, и во сне погоны примеряешь? Не терпится?

— А как же! — говорю. (Ну раз уж ляпнул что попало, так хоть в шутку теперь обратить). — Примеряю, конечно, и пылинки сдуваю.

— И какие ж погоны, позволь поинтересоваться? Наверное сразу две «сопли», чего уж тянуть-то? — он постучал пальцем по своим сержантским погонам с двумя лычками.

— Ну, чего же уж так скромно? Что я, бедная родственница? — заявил я, играя до конца. — Три, как минимум, уж если сержантом, так старшим. Да и это ещё не предел. Не так ли?!

— В старшины захотел?

— Ну а если б захотел? То что?!

— Да ничего. Верю. Тогда мой тебе совет: не забудь, перед тем как уволиться, снять с себя всю эту мишуру с побрякушками и домой рядовым отправиться.

— Это ещё зачем? — удивился я. — Вернуться домой при красивых погонах я не против.

— Да, но я, например, сделаю именно так, как сказал, — продолжил Сева. — Ты раскинь мозгами: на гражданке-то потом что делать будешь? Ведь по сборам и учениям затаскают. Тут все так делают: до последнего дня бренчат эполетами, а на вокзал едут скромненько, с погончиками рядового.

— Спасибо, запомню, — я как бы намотал себе на ус, а сам никак не мог понять, чего это он всё так всерьёз-то воспринимает?

— Запомни-запомни. Я зря не советую… А теперь скажи-ка на милость, где это ты про своё звание сумел прокопать?

— Звание? Какое звание? О чём ты?

— «О чём, о чём»? О том!.. Ладно, чего жмёшься? Ведь проболтался уже! В генеральской папке, что ли, копался? Или где ещё ты проект приказа видел? Говори-говори, не стесняйся!..

— Да какой ещё проект приказа? — искренне удивился я.

— О присвоении вашему сиятельству очередного звания ефрейтор, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Ефрейтор — фу! Поганый, вонючий ефрейтор! — и Сева захихикал, да как-то так мерзко…

— На себя посмотри! Можно подумать, тебе сержантские лычки прямо к пелёнкам прикололи, одновременно с соской и погремушкой!

— Ладно, колись — где приказ-то видел?!

— А ты думал, я тебе так и скажу? Уж разбираемся кое в чём. Или ты думаешь, что бумажный оборот только тебе известен?

— Да вижу уже, что начальство не ошиблось. Далеко пойдёшь, если не споткнёшься… Ну и ну-у… Косэ… Проныра!..

По-моему, Сева был действительно обескуражен…

Ну, а я?!!

Под первым же предлогом я выскользнул из кабинета, выбежал в коридор и спустился на один пролёт по лестнице, ведущей в подвал.

— Yes! Yes!! Yes!!! — шёпотом заорал я в жуткой радости.

Меня прямо-таки подбрасывало от счастья. Звание?! Это означало только одно — я остаюсь в Штабе и буду новым резидентом. Ефрейтор? Ничего, плевать, это всё пока, а там видно будет! Проболтался-то не я, дорогой мой Сева, а ты, сержант Калмыков!!!

Весь день я летал как на крыльях. Спесь, наверное, из ушей лезла. И так мучительно было никому об этом не сказать! Ну, во-первых, никто не должен знать, если я не хочу неприятностей, а я их не хотел. Во-вторых… Во-вторых, роль необходимо было доиграть до конца так, чтоб, когда об этом объявят, я-де — ни сном ни духом — и видит Бог, к этому не стремился, не знаю даже, достоин ли… Одним словом — сама скромность и святая простота…

Это напомнило мне виденное однажды по телевизору награждение «Оскаром». Из четырёх претендентов все уже готовы получить награду. И даже давно присмотрели место в доме, куда поставят эту статуэтку. Однако на сцене, все как один, разыгрывают безумнейшее удивление, когда ведущий оглашает их имя. «Как? Мне? Я?! Нет, я не верю в такое счастье!» Некоторые даже умудряются всерьёз расплакаться от «неожиданности» — «Оh, thanks, thanks, thank You very much!!! — и в слёзы: — Ы-ы-ы!»

Дни потянулись медленно — казалось, в сутках не двадцать четыре часа, а гораздо больше. Ещё бы, ведь всё это время пребываешь в жутком нетерпении — ну, когда же?! Когда?! Интересное было ощущение: я ждал изменений и в то же время искренне сожалел об этом. Наш маленький коллектив к тому моменту действительно неплохо сросся, и мне это нравилось. Теперь же стало понятно — это вот-вот закончится, как только официально объявят о моём назначении. Остальные будут больше не нужны в Штабе…

Но это было ещё впереди, а пока мы время от времени затевали дружные свалки — как говорится, «впадали в детство». Возились кучей на полу в кабинетах, опрокидывая стулья и роняя бумаги со столов.

Как-то в один такой вечер, когда мы, запыхавшиеся и раскрасневшиеся, с хохотом поднялись с пола после одного из очередных вытираний пыли собой, Сашка протянул мне пустую фляжку:

— На, сбегай по шустрому, набери воды! — в голосе его вновь прозвучали повелительные нотки.

Это было довольно неожиданно, так как он уже какое-то время общался со всеми вполне дружелюбно и даже смеяться стал по-другому — от души, что ли…

— Сам и сбегай, — отмахнулся я.

До сих пор не пойму, что это было. Думаю, Сашка и сам бы не смог сказать. Он внезапно накинулся на меня со словами: «Ах ты, борзый душара!» Всё ещё разогретый только что окончившейся вознёй, он яростно вцепился в меня. Я отбивался и никак не мог понять — что это: игра или уже нет? Сашка то улыбался, то хмурился. Его движения были то мягкими и игривыми, то становились жёсткими и смахивали на что-то достаточно серьёзное. Поэтому я не знал, что мне нужно предпринять. Если это не игра, то всё может кончиться достаточно плохо для меня. Однако, чем больше я отбивался, тем сильнее он заводился. Когда Сашка почти уже зло обхватил меня за шею, я заорал дурным голосом:

— Пусти! Помогите!! Насилуют!!!

Все рассмеялись. К нам подскочил Сева и стал нас разнимать. Он схватил Сашку за руку — тоже, видно, понял по его лицу, до чего это может дойти.

— А ну-ка!!! Хватит! Отстань от него! Слышь?! Пойдём курить!

Сашка резко вырвался:

— Нет, этот борзый дух напрашивается, чтобы ему фанеру пробили.

Но Сева опять схватил его, продолжая тянуть к двери, а я жерт­венно орал:

— Не приставайте к честной женщине!..

Сашка уже смеялся со всеми, хоть и продолжал тянуться ко мне. Воспользовавшись моментом, я выскользнул и отбежал в другой конец комнаты, где рухнул в своё кресло. Сашка с висящим на нём Севой потащился за мной. Он уже не злился, как всего лишь минуту назад, всё это вновь стало для него игрой. Но что-то было в его лице, что-то непонятное… Нечто хищно-похотливое, что ли? Ему именно хотелось свалить меня или вновь схватить, но как-то по-особому. Я это видел.

Сева уже орал на Сашку в полный голос:

— Всё, говорю! Курить хочу, пойдём! Да пойдём же! Чего ты к нему прицепился, мать твою?! Отстань, кому сказал!! Хорош, хватит!!!

— Нет! — натужно упирался Сашка. — Подожди-и! Я этого так не оставлю!..

— Да пусти ты его, Сева, — подал голос я. — Пусть ударит и успокоится! Ну, ударь меня! Ударь!

Почему-то мне не верилось, что Сашка сможет меня ударить. Всё уже переросло в фарс, и бояться было нечего. Сашка наконец вырвался из рук Севы и подскочил ко мне. Схватив, он приподнял меня из кресла. Мы какое-то время смотрели друг другу в глаза. Сашка разгорячённо дышал и слегка улыбался. Я благоразумно упёрся руками в его грудь, а то — кто его знает… Он несколько секунд буравил меня взглядом, а потом слегка дунул мне в лицо. И в этом дуновении послышалось тихое: «Стервец!»

Разжав руки, он отпустил меня и повернулся к Севе:

— Ладно, пойдём курить.

И они ушли на улицу, в курилку.

…Ну и глаза были у него! Нет, это непостижимо… Я ничего не понимал.

Оставшись одни, мы — Андрей, Славка и я,– прибирая раскиданные во время возни стулья и бумаги, похихикали над всем происходящим. Хотя мне это хихиканье далось с трудом: в моём воображении всё ещё сверкали Сашкины синие, широко раскрытые глаза… Странно… Понимал ли он сам, что делает?.. Поболтав ещё какое-то время, Славка и Андрей стали разбирать бумаги, которые не закончили днём, а я спустился в Бункер, так как сегодня было не моё дежурство. Сидя на кровати и тупо листая книгу, я пытался разобраться в том, что случилось только что… И чем больше я думал, вспоминая лицо Сашки и его тихое «Стервец», тем меньше мне всё это нравилось. Такое выражение лица мне уже доводилось видеть здесь, в армии — и ничего хорошего оно не несло.

 

 

В армии есть одна беда — скука. Нет, не в физическом смысле, а в смысле духовном. От неё, по-моему, всё и происходит. Вот тогда-то и начинает «детство из ушей лезть». Впервые я увидел «свалки» ещё в учебке, недели через две, как со своими сверстниками оказался в этой воинской части. Впрочем, поначалу это смотрелось не иначе как забавы больших детей. Начиналось, как правило, спонтанно, а потом постепенно втягивало всех в большую кучу-малу. Взвод защитников Отечества, пыхтя, сопя, кряхтя и кусаясь, с грохотом двигал железные койки и катался по казарме. Со стороны посмотреть — ну прямо-таки лотерейные шарики во время игрового тиража! Да, но это так, пока не присмотришься повнимательнее. А как только присмотришься — мама дорогая!.. Эти невинные забавы со временем приобретали всё большую и большую сексуальную окраску. Народ не на шутку лапал друг дружку!.. И чем больше проходило времени, тем жёстче это становилось.

Таким открытием я, конечно же, не стал ни с кем делиться — однако, на всякий случай, участвовать в свалках перестал.

Да уж… Перестал… А сегодня-то?!

Всё это время, что я был в армии, то есть с самого первого дня, когда нас погрузили в вагоны на вокзале и отправили в Казахстан, мои сексуальные желания будто бы заснули или вовсе испарились. Их не надо было гнать от себя — потому как их просто не было. Мне было легче в этом отношении — ведь я совсем не имел никакого опыта на «ниве плотской любви». Но ведь не все были так несведущи в этом вопросе!.. И всё-таки: чего ради нормальные здоровые мужики затевают такие странные игры? Ответа я не находил. Может, именно потому, что здоровые? Если утром, перед командой «Подъём!» посмотреть на дрыхнущих бойцов, накрытых тонкими солдатскими одеялами, то сравнение с «палаточным городком» будет самым точным — в смысле утренних эрекций… Но это считалось нормальным. А вот игры… Что это? Тоска по телу, когда обостряются желания? Когда ты двадцать четыре часа в сутки находишься в обществе тридцати-сорока человек, бок о бок, почти в замкнутом пространстве — конечно, ни о какой возможности сексуальной разрядки не может быть и речи. Хотя все знают: человек устроен так, что сексуальная разрядка ему необходима, но не все готовы признать это. Наша армия, например, как раз устроена по этому лицемерному принципу. Если ты солдат, то у тебя нет и никак не должно быть никаких сексуальных желаний, ведь Уставом такого пункта не предусмотрено!.. Правда, наверное, кто-то из командных мужей Генштаба — тех, что определяют тактику и стратегию солдатской жизни — кто-то же подозревал, что желания у бойцов остаются!.. По этой причине, видимо, в солдатский компот и добавляли некую гадость, благодаря которой тот компот имел горьковато-кислый привкус. Зная об этом и прихлёбывая компот за обедом, защитники Отечества отпускали различные шуточки по поводу «не проходящего стояка», несмотря на «неустанную заботу отцов-командиров». Наверное, каждый находил какие-то свои выходы из ситуации. Например — в увольнительных, или бегая в самоволки… Но такое было теоретически возможно для тех, кто отслужил хотя бы год. Для молодых солдат такие вольности были недоступны. Да и многое ещё зависело от местности, где они проходили свою службу. Большой город — это одно, а что делать, если гарнизон располагался, например, в удалённом от населённого пункта месте? Да, я согласен: секс — это ещё не самое главное, но и преуменьшать его значение в жизни молодого солдата тоже не нужно. Иначе это грозит приобрести уродливые формы. По моим наблюдениям, к концу первого месяца службы некие «странности» просто-таки выпирали кое из кого. «Игры и шутки» приобретали сексуальную агрессию — причём, усердствовали в таких играх отнюдь не девственники.

Ко всему прочему, мы ведь ещё и дружно жить не можем, мы же начинаем делиться меж собой. И, как полагается, весь наш учебный взвод разделился на группки, прослойки, кланы — одним словом, на сильных и слабых. Когда процесс закончился и когда выявились первые и последние, сильные и слабые — тогда мне пришлось стать свидетелем одной мерзкой и грязной истории.

Как-то вечером, уже после отбоя, народ, не зная чем заняться от скуки и отсутствия обоих сержантов, насел на наших двух «послед­них». Ребята они были хорошие, но тихие и безответные. Не мо­гли постоять за себя даже словом. Один из них спал на койке через проход от меня. Смеха ради местные заводилы заставили их драться между собой. Конечно, для этого им сначала надо было наподдавать этим двум, заставив делать то, чего от них хотели. Вся казарма следила за этим «увеселением», орала и улюлюкала, подбадривая и поощряя. Затем правила сменили на борьбу. А после, когда это надоело, было придумано новое развлечение. Одного из них заставили снять с себя всё: трусы, майку — и пройтись так вдоль коек. Парень от отчаяния чуть не плакал, но его всё же заставили это сделать. И весь взвод пялился на это — даже свет везде повключали, чтобы лучше видеть. Мне было так неприятно наблюдать эти унижения, что я лёг и накрылся одеялом с головой, лишь бы не видеть, с какими рожами они на всё это глазели…

На следующий день, выбрав время перед утренним построением, я подошёл к тому пареньку, своему соседу по койкам, сидевшему чуть в стороне ото всех. Лёша, так его звали, был небольшого ростика, худой и смуглый. Таких маленьких ребят во взводе было трое и они всегда держались вместе, отдельной стайкой. Но в этот день двое других были в наряде, поэтому Лёша скучал в одиночестве.

В армии быть маленьким очень трудно. Первый раз я об этом задумался, когда как-то вечером, перед отбоем, складывая одежду на табуретку, обратил внимание на то, что уголки Лёшкиных губ были покрыты язвами и как-то странно потрескались.

— Что у тебя с губами? — поинтересовался я у него.

— Обжёг… — отмахнулся он.

— Где же это ты их обжёг? На солнце, что ли?

— Да не… В столовой.

— Это как?

— Я же самый последний в шеренге стою, «расчёт окончен!»

— Ну и что?

— И в столовой всегда в самом хвосте. Пока до меня очередь дойдёт, все уже поели, а сержант командует построение. Вот и обжигаюсь постоянно, чтобы успеть.

«Ох ты, блин! А ведь действительно… Тут сам-то всегда торопишься: быстрее-быстрее, хотя и стоишь в середине, а когда ж таким, как он, успевать-то?..»

За завтраком я взял с раздачи и поставил на свой разнос вторую тарелку. Повар-узбек искренне озаботился способностью пищеварения такого наглого духа и поинтересовался, ломая язык, не треснет ли у меня, случайно, харя. На это я довольно нагло (зная, что нахожусь в окружении своего родного взвода) заявил, что такие заботы — не его ума дело. Обернувшись в конец очереди, крикнул Лёшке, что «серое под коричневым» я на него уже взял. «Серое под коричневым или коричневое под серым» — местная шутка по поводу содержимого тарелок. Впрочем, на мой взгляд, довольно точная метафора.

Не скажу, что мы с Лёшей были в каких-то дружеских отношениях. Просто соседи по койкам, сослуживцы одного взвода. И ещё он был одним из моих постоянных слушателей.

Когда все разговоры были переговорены, все темы перебраны на несколько рядов, я вдруг вспомнил, что до армии прочитал целый ворох всякой фантастики. Рассказанная по памяти повесть Стивена Кинга «Туман» принесла мне репутацию взводного «сказочника». Потом, я, конечно, пожалел об этом, когда за мной стала волочиться небольшая группа бойцов и постоянно канючила рассказать что-нибудь — но было уже поздно. Половина взвода, используя каждую свободную минуту, слушала мои россказни, раззявив рты, так, как сейчас домохозяйки смотрят мексиканские сериалы. А уж на ночь для всего взвода продолжить что-то «многосерийное», начатое несколько вечеров назад — прямо-таки святое дело. Я, в общем-то, и не ожидал от себя, что помню всё ранее прочитанное, да ещё в таком количестве. Странное это было чувство… Наш горластый и шумный взвод притихал, слушая так, что даже койки не скрипели. Как дети. Взрослые дети… Я лежал, глядя в тёмный потолок, и рассказывал… Наверное, мне и самому это было нужно. Ведь это была моя тоска по дому…

Увидев, что я направляюсь к нему, Лёша заулыбался, пододвигаясь и освобождая для меня место железного ящика с песком, на котором сидел. Я сел рядом, поёрзал немного и наконец сказал:

— Лёш, ты чего вчера сделал-то?

Лёша, только что открыто и широко мне улыбающийся, вдруг как-то виновато съёжился, отчего показался ещё меньше.

— Не хочу говорить об этом, — тихо сказал он.

— Ясно, что не хочешь… Лёша, зачем?! Нельзя этого делать! Понимаешь, нельзя!

— Сволочи они!.. — и глаза его заблестели.

— Сволочи, — согласился я. — Но и самому надо головой соображать.

— Что мне было делать?!

— Лучше бы в морду получил, если уж ничего не поделаешь! Один раз получил в морду — и всё. Но никогда, понимаешь, никогда этого не делать!

— Легко тебе говорить…

— Нет, Лёша, не легко.

— Я знаю… — он обречённо шмыгнул носом. — Я хочу всё забыть, ладно?.. — он заискивающе глянул мне в глаза и вновь виновато отвернулся.

— Лёша, я-то забуду. Они не забудут! Пойми! И если второй раз так случится — что очень может быть теперь — не повторяй этой ошибки. Ты что, не понимаешь, что это было? Что ж ты потом делать-то будешь?!

— Ты и вправду думаешь, что… — Лёшка испуганно округлил глаза.

— Ну, а сам-то ты как думаешь, ради чего всё это было?

Все оттенки испуга промелькнули на его лице и спрятались под маской скорби.

— Я не хочу говорить об этом больше. Пожалуйста… — попросил он.

— Хорошо… — согласился я, пожав плечами.

Всё, что хотел, я ему сказал, а дальше… Дальше — его дело. Я бы и сам хотел забыть эту скотскую сцену. Так-то оно так, но вряд ли другие забудут о ней. Вряд ли забудут…

Что с тем парнем было дальше — я не знал, так как к тому времени ушёл из взвода в Штаб.

Впрочем, я и сам был не без греха. Не такой уж я и умный, раз попал «в ситуацию». Как-то, когда наш взвод мылся в бане, мой второй сосед по койкам — казах из небольшого поселка — сказал, глядя на мои руки, что я «дохлый», и продемонстрировал свои бицепсы. Я кинул в него мочалкой, которую только что намылил:

— Ну и радуйся теперь! Чем ещё похвастаешься? Головой? Хотя нет — с этим всегда проблемы… Разве что головкой?..

Кто меня тянул за язык выпалить всё это?!!

Он кинулся за мной и схватил. Вывернувшись, так как был весь в мыле, я «показал ему уши» и к тому же ляпнул этот маразм про «честную женщину». У нас в техникуме это был самый обычный, рядовой прикол — и ничего больше. Но в армии эти слова действуют на людей как-то иначе. Парень схватил меня так, будто бы я действительно был женщиной… Пришлось позорно отбиваться. Вначале вяло, как в игре, а потом уже серьёзно, так как действия с его стороны уже не очень-то напоминали шутку. Сбросив с себя его руки, я трёхэтажно обматерил его, но он расплылся в глупой улыбке, продолжая свои попытки дотянуться до меня. Поиграв мускулами, он стрельнул глазами по сторонам и тихо позвал:

— Ну чего ты так испугался, дураш? Поди-ка сюда… Хочешь, я тебе головкой похвастаю?!

— Придурок, разтак тебя и разэтак! — обматерил я его ещё раз.

Ситуация становилась серьёзной. Пришлось срочно ретироваться в парную, где были остальные.

Позже — пользуясь тем, что койки наши стояли вплотную — он несколько раз пробовал тянуть свои руки ко мне под одеяло. Что ему было нужно от меня?!! Я слышал, что такое бывает, но слышать — это одно, а вот убедиться в существовании этого — совсем другое. Я искренне не понимал, что ему надо от меня, ведь, по его же собственным рассказам, что такое секс с женщинами — он знал и, наверное, даже очень хорошо. Сколько было подробных историй о пикантных приключениях, которые он рассказывал мне по вечерам — и вдруг такое… При чём тут я?! Я же не баба!!! В этом было сложно разобраться, но я знал одно — это недопустимо! Недопустимо, потому что — недопустимо! Больше всего запутывало и смущало то обстоятельство, что его действия не несли в себе никакой агрессии по отношению ко мне. Если б это был «наезд», то и реакция была бы адекватная. Но, когда всё делалось вот так, со странной улыбкой до ушей, с пристальным взглядом прямо в глаза, с движениями, полными какой-то непонятной истомы, которая, по моим понятиям, могла предназначаться только для женщины… Да ещё рожа такая, что вот-вот слюной захлебнётся… Я просто растерялся. И как тут было не растеряться? Я никогда ранее не сталкивался ни с чем подобным. Если это был наезд, то — наезд. Если это были дружеские чувства, то это и была дружба. Но вот так… Странно это и непонятно. Нет, конечно же, я не собирался потворствовать ему или допускать такое впредь! Вот ещё! Но почему это происходит, не понимал.

Схватив меня за руку, он потянул её к себе под одеяло.

— Ну, хоть руку положи, — зашептал он.

— Рахим! Пошёл нах..! — я свободной рукой со всей силы врезал ему в плечо. — Не смей, понял?!

Думал, сейчас же и получу сдачи… но ничего не произошло. Рахим пускал слюни и глупо улыбался. Похоже, сейчас ему было всё равно, чья рука будет у него там.

Подоткнув одеяло поплотнее, я отвернулся от него.

Всё. Больше таких попыток он в этот вечер не делал. Но на будущее я дал себе обещание: никогда не пользоваться этим запретным выражением про честную женщину.

И вот — опять!! Опять, уже в Штабе, я брякнул — хотя и зарекался. Для меня-то эти слова вылетали по старой привычке, просто так… Но отчего тогда они так умопомрачительно действовали на других? Вот и у Сашки сегодня физиономия была ну прямо-таки как у того парня… Та же похотливая усмешка, горящие глаза и повадки голодного самца… А ведь, к тому же, Сашка — это вовсе не тот низкорослый Рахим. Сашка — сильнее, крепче, выше. Одни только ручищи чего стоят — скрутят так, что «прощай всё»… Как бы то ни было, но мне следовало теперь вести себя с ним поосторожнее. А то мало ли… Прибьёт ещё, с голодухи-то…

…Вдруг заскрежетал дверной замок в Бункере. Я аж подпрыгнул от неожиданности, погружённый в свои мрачные думы. Должно быть, это возвратился Сашка — ведь сегодня мы именно с ним отдыхали, а остальные были в ночном дежурстве по кабинетам. Быстренько уткнувшись в книгу, я с напряжением ждал его появления.

Глава № 1 2 3 4 5 6 7 8

 

 

E-mail: info@mail