КОНСТАНТИН ЕФИМОВ

БЕСКОНЕЧНОЕ ЛЕТО

ГЛ. 6

Глава № 1 2 3 4 5 6 7 8

 

В кабинетах шла обычная утренняя возня. Ребята сонно перебирали бумаги, вяло бросали их по разным папкам для начальства. Настороженно кивнул тем, кто поднял на меня глаза. Мы почему-то никогда не здоровались — может потому, что практически не расставались. Облегчённо вздохнул, увидев, что Сашки в кабинете не было. Я не знал, как отреагирую, если увижу его сейчас. Молчком проследовал к своему столу и уткнулся в бумаги, намеренно повернувшись ко всем спиной. Мне было тяжело и стыдно смотреть ребятам в глаза. Казалось, что на моём лбу повисла неоновая вывеска: «Опущенный». Рассеянно и машинально я стал перебирать какие-то бумаги… Чутко вслушивался в разговоры ребят, остро терзаемый сомнениями и подозрениями.

«Что, если Сашка всё рассказал им?» — спрашивал я себя. «Что же мне тогда делать? Нет! Нет, нет. Только не это. Я совсем не готов. Я не знаю, что мне делать. Совсем не знаю…»

Появилась Бухара. Она взяла какие-то нужные ей документы, потом настежь распахнула окно, укоризненно сказав:

— Ребятки, да вы что?! На дворе уже солнце вовсю светит, а вы тут сидите в духоте. Задохнетесь ведь!

— Спасибо, Зинаида Борисовна. А мы как-то и не заметили.

Бухара улыбнулась, и вдруг пристально посмотрела на меня.

— А ты что это с утра такой хмурый? Заболел?

— Да нет, — пробормотал я, — устал немножко. Это пройдёт.

— Устал? Не выспался, что ли?.. А кто тебя так порезал?! — изумилась Бухара, увидев следы моего утреннего бритья. — А ну-ка, пойдём со мной, я тебя сейчас лечить буду! Что ж это такое-то?! Идём-идём, шустренько…

— Да ладно, не надо, Зинаида Борисовна.

— Что ещё за разговоры? Сказала — идём, значит — идём. Сева, ты, если что, скажи начальству, что я твоего подопечного лечить увела.

— Скажу, скажу…— хмыкнул Сева. — Не беспокойтесь.

У себя в каморке Бухара быстро заварила чай, всунула мне в руки термометр, смочила какой-то жидкостью кусок бинта для компресса.

— Так, дружок: термометр — подмышку живо, бинты приложи на места порезов, сейчас чай заварится. Давай-давай-давай, без разговоров, меряй температуру, бинты — на мордаху и — за чай, пока горячий!.. Что случилось-то? Что-то серьёзное? Я ж вижу — на тебе сегодня лица нет…

— Нет-нет, Зинаида Борисовна, всё нормально… Спасибо.

— Ну-ну… Спасибо-на здоровье… Где ты ночевал-то? Внизу? С Кунсайтесом? — проницательно глянула она. — Что, небось, выясняли отношения?

— Кто Вам сказал, Зинаида Борисовна?! — робко улыбнулся я. — Ну так, немножко повыясняли… и разошлись…

— Эх уж эти мне горе-выясняльщики! А ты, дорогуша, помни, что за себя надо всегда уметь постоять!.. Что бы тебе твои дружки ни говорили. А так, как ты — нельзя: сразу скуксился, разболелся… Вон весь порезался даже, с утра… Куда это годится?! Я тебе вот что скажу: ты с Кунсайтесом, вместо того, чтоб ругаться, лучше подружись. Ты же у меня умница, знаешь как это сделать. Он тебя в обиду не даст. Вон он какой сильный! Ты попроси его, чтоб он спортом с тобой позанимался, в спорт-кубрике. Он же занимается там, каждый день — и тебя будет с собой брать. Хочешь, я поговорю с Цапенко, чтобы тебя отпускали на часок-другой в спорт-кубрик? А то — глянь, какой ты дохленький-то!.. Мой сын — покрепче. А он спортом у меня занимается, с детства приучен… И Кунсайтес тебя понемногу приучит… Слышишь, что я говорю?

— Да, Зинаида Борисовна… Хорошо, я поговорю с Сашкой.

— Вот и славно. Будешь с ним дружить — будет всё хорошо.

— А Сева?

— Сева — это Сева. А Саша — это Саша. Понятно тебе?

— М-м-м… Не совсем…

Я на секунду даже зажмурился от ужаса… Неужели Сашка… Да нет, быть того не может… Это бред…

— А что тут непонятного? Я же вижу, кто тут рядом со мной крутится и кто чего достоин.

— То есть Вы хотите сказать, что Сашка…

— Я хочу сказать только то, что я хочу сказать. А всё остальное поймёшь сам. Договорились?

У меня сразу как-то настолько отлегло от сердца, что слёзы вновь навернулись на глаза. Бухара и это заметила, улыбнулась:

— Ну ещё только этого не хватало!.. Пей чай. Давай сюда термометр. Так… температура нормальная… Уже допил? Ну тогда иди работать. Возьми-ка яблоко, пожуй. И послушай сюда: во-первых — успокойся, нельзя так нервничать, ты ещё молодой, а во-вторых — запомни этот наш разговор. И впредь аккуратней брейся, пожалуйста. Ну, беги!..

Утро потихоньку перерастало в обычный рабочий день. Начальство, как всегда, вальяжно порхало из кабинета в кабинет. Стрекотал телетайп. Звонил телефон. Сева с кем-то ругался, угрожая «накатать телегу», если хотя бы ещё раз кто-то там проспит и не пошлёт вовремя доклад. Несколько раз в кабинет заходил Сашка. И каждый раз я дёргался, слыша его голос. Сашка подсаживался за стол Севы и тихо говорил с ним о чём-то, но ко мне ни разу не обратился, будто бы меня тут не было. Я же сидел как на иголках, не поднимая головы от стола.

В середине дня, плотно погрузившись в работу, я, кажется, немного успокоился. Никто не тыкал в меня пальцем, припоминая ночные события в Бункере, никто не отпускал «голубых» шуточек на мой счёт. Конечно — умом я понимал, что Сашка никому не расскажет. Хоть он и «не подарок» по характеру, но всё-таки далеко не идиот… Однако, всё равно по спине пробегал неприятный холодок от одной только мысли… Да и как было не бояться? Если то, что произошло сегодня ночью в Бункере, станет хоть кому-то известно — всё! — мне крышка. А ведь так хорошо все наши отношения складывались до этого!…

С другой стороны, эти мысли потихоньку вытеснялись иными. Более субъективными. Вновь и вновь прокручивая в голове ночную сцену, я вспоминал и анализировал Сашкины слова: тон, которым он их произносил, их смысл. И, чем дальше — тем ближе подходил к странному и даже жуткому объяснению, — я был не прав. Не прав по отношению к Сашке, к себе, своему поведению… И, наконец, самое жуткое — не прав по отношению к нам. Этот кошмарный вывод ну никак не мог вписаться в прочное армейское клише — следовательно, возникновение этой ситуации произросло из каких-то других источников. Вопрос: каких? Тут-то всё и запутывалось… то есть мои прежние рассуждения разбивались в пыль — разбивались рядом с такими понятиями, как «трепет», «сердце», «чувство»… и т.д.

Как же я действительно отношусь ко всему этому?! И как я отношусь к Сашке в частности?! Разве я когда-нибудь задавал себе эти вопросы? Разве я могу смело на них отвечать, не понимая их сути, не уяснив себе до конца?.. А ведь именно так оно и было сегодняшней ночью… Неужели я всю свою жизнь занимался лишь игрой в прятки, сам с собой?…

Чем больше я размышлял, тем больше кружилась у меня голова…

Ближе к обеду ко мне подсел Сева:

— Как дела?

— Ничего… — буркнул я, не желая вступать в разговор.

— Вы сегодня с Сашкой оба какие-то странные, — заметил он.

— Что? — моё сердце вмиг ушло в пятки: началось!.. — Какие такие «странные»? – вроде бы не понял я.

— Да не такие вы какие-то, — пожал плечами Сева. — Ты с утра как к столу прилип, так и слова от тебя не вытянешь.

— Работаю.

— Смотри, заработаешься — слишком хорошим солдатом станешь. А Сашка — тот вообще злой сегодня с утра, как собака. На всех наезжает. Цапу так чуть на хуй не послал открытым текстом. Меня и вовсе раз двадцать «отправил». Да ты сам видел, небось?

— Нет... нет не видел.

— Хм-м… Ну так вот: говорит мне что-то по работе, но так говорит, как будто сейчас в морду въедет. Мне даже показалось, что он еле сдерживается. По-моему, у него кулаки чешутся… Ох, кому-то из вас сегодня не повезёт, — Сева ехидно хмыкнул.

Я обозлился. Знал бы он, по ком действительно у Сашки кулаки чешутся, то не сидел бы так, с наглой ухмылочкой.

— Всё-таки что у вас там в Бункере случилось? — донимал Сева.

— Ничего.

— Дед духа учил? — он снова идиотски ухмыльнулся.

— Пошёл нах.., — буркнул я и отвернулся.

— Во народ сегодня даёт! Ну если я прав, то с тобой-то всё ясно, но Сашка-то чего так заводится?

— Я же сказал: пошёл нах…

Но в душе я облегчённо вздохнул. Пусть Сева думает так как хочет. Главное — Сашка ничего никому не рассказал. Если уж Севе не сказал, то больше тут и некому.

— Ну-ну, — снова хмыкнул Сева.

Потом нагнулся и злорадно зашипел:

— Пока ты ещё не резидент, а простой душара! А духи должны вешаться! Как Сашка сказал — так и будет, понятно?!! А ты стал совсем борзый, как я посмотрю… Что тебе сегодня Бухара говорила, колись?!

Он меня начал понемногу смешить… Вот пристал-то!..

— Абсолютно то же самое, что и ты, Сева. Тем же тоном, теми же словами и с таким же выражением, как у тебя. Один в один.

Сева ничего не понял. Он глядел на меня, как баран, стараясь натолкнуться своей башкой хоть на какую-то здравую мысль.

Чувствуя это, я окончательно успокоился, даже улыбнулся ему.

— Сева! Какой ты нудный. Дай тебе волю — насмерть занудишь.

Сева поднялся со стула, отправляясь восвояси, и расхохотался:

— Духи! Вешайтесь! — проревел он армейскую поговорку.

— Уже в петле. Все. Давно!.. — отпарировал я ему вдогонку.

К трём часам дня вновь появился Сашка.

— Эй? Бойцы? Вы жрать сегодня идёте или нет? Я так просто умираю, хочу в столовую. Короче, меня нет!..

Захватив старый портфель, нашу обычную тару под еду на вечер, мы отправились в столовую. Шагая по тротуару вместе со всеми, я искоса наблюдал за Сашкой. Он сегодня был действительно чересчур активный и задиристый. Чего он-то так бесится? Ну я — понятно, а он-то чего? И во что это всё выльется? Кулаки у него действительно чесались. Похоже, те подзатыльники, доставшиеся Славке и Андрею, были только началом.

На полпути нас остановил патруль внутренних войск. Молодой лейтенант — наверное, только что из училища — и с ним трое казахов с красными повязками на рукавах. Мы показали наши «универсальные» пропуска. Лейтенант не скрывал своей неприязни к тому, что бумажки как бы говорили: «мы тебе не по зубам». Чтобы отыграться и проявить-таки блеск своих новых погон, он привязался к внешнему виду стоящих перед ним бойцов. Казахи за его спиной лыбились, слушая эти критические замечания. Лейтенант безошибочно угадал в нас троих молодых солдат, и мы послужили ему как наглядное пособие к лекции на тему: «Об Уставе, Форме, вконец забуревших рядовых, окопавшихся в Штабе и отлынивающих от тягот по защите Отечества». С видом бескомпромиссного Наставника он демонстрировал своему патрулю расстёгнутые верхние пуговицы Славки и Андрея, ядовито комментируя, что все беды в армии — от этой расхлябанности. Затем лейтенант потянул меня за свободно болтающийся ремень.

— Э? Молодой? Ты сколько прослужил, что ремень так носишь?

И тут неожиданно встрял Сашка:

— Слышь ты, плоскорожий? — обратился он то ли к казаху, стоящему за лейтенантом, то ли к самому лейтенанту. — Чего лыбишься? Зубы жмут?

Казах состроил зверскую рожу.

— Ти цего, ё…т…м…?!! — зашипел тот матом.

После этого патрульный осведомился у Сашки «о его дальнейших жизненных планах и намереньях».

Сашка мгновенно подскочил и рванул его на себя за воротник гимнастёрки так, что брызнули пуговицы. Лейтенант, забыв про меня, с криком вклинился между ними:

— Э, э! Боец?! Мать твою! На «губу», бля, отправлю!!!

Сева схватил Сашку за одну руку, а я уцепился за вторую.

— Сержант! — кричал лейтенант Севе. — Что за дела?! А ну все — ша-а-гом арш обратно в Штаб! Мне с вашим командиром будет о чём поговорить. Я вам, суки штабные, устрою райские кущи… Вы у меня взвоете! Сейчас и потом, на «губе»! Зажрались? Ну ничего, мы вам на «губе» мозги выправим!

 «…И маму, и папу, и домовую книжку… Вот влипли-то». Я лихорадочно соображал, что делать.

— Товарищ лейтенант! — козырнул я, приложив не руку к голове, а голову к руке, так как руки были заняты. — Разрешите обратиться к товарищу сержанту?

Сева и лейтенант округлили глаза.

— Разрешите обратиться к товарищу сержанту? — повторил я.

— Ну, обращайся.

— Товарищ сержант! — козырнул я уже Севе, и тот также машинально приставил голову к руке. — Докладываю!

От волнения мой голос перескочил на фальцет.

— Докладываю! — чётко обозначил я. — По пути следования к Узлу Связи, специальный курьер был остановлен и задержан патрулём. При попытке обыска, следуя Инструкции, ефрейтор Кунсайтес попытался пресечь нарушение грифа «Секретно»!

Я, как родное драгоценное дитя, судорожно прижал к груди портфель, который до этого просто бросил на землю.

— Патруль, во главе с командиром патруля, оказал сопротивление ефрейтору при соблюдении Инструкции перемещения документов с грифом «Секретно»! Доклад окончил! — выпалил я и вновь «козырнул» обоим.

Надо было видеть рожу лейтенанта! Он побагровел, по-моему, до самой задницы.

— Вольно, — выдохнул Сева невпопад.

— А.. А… – щёлкал клювом патрульный офицер. – Где вас, таких говнюков, набирают только! Да была б моя воля…

И лейтенант очень красочно и пространно описал свою волю. Сашка наконец-то отцепился от казаха из патруля. После того, как «воля» лейтенанта была-таки объявлена рядовому и сержантскому составу, он зло скомандовал своим степнякам, и они двинулись по улице дальше. Лейтенант рассудил правильно: свяжешься с этими придурками из Штаба — потом неизвестно, чем это кончится.

Мы тоже очень быстро снялись с места. Пройдя метров две­сти, обнаружили, что движемся не в сторону офицерской столовой, куда до этого направлялись, а к Узлу Связи. Поняв это, как же мы хохотали! Все просто осели на асфальт, тыча в меня пальцами и давясь от смеха. А я наконец заметил, что, вцепившись, всё ещё прижимаю к груди «драгоценный портфель». Сева, прорываясь сквозь собственное ржание, лишь повторял:

— Ну ты даёшь! Косэ! Ну герой!.. Будешь прикрывать порт­фель с военной тайной своим телом от вражеских шпионов или начнёшь отстреливаться?! Гы, гы, гы-ы-ы…

Уже в столовой Сева накинулся на Сашку:

— Что, мозгов нет? Сбрендил совсем?!

— Ненавижу. Ненавижу этих гадов! — процедил сквозь зубы Сашка.

— А кого это ебёт, а?!! Из-за тебя мы все чуть «на губу» не залетели. Хорошо хоть один нашёлся сообразительный. А если б Косэ не отвёл огонь?

— Да знаю, знаю…— Сашка украдкой глянул на меня с чуть заметной улыбкой и сразу перевёл разговор на другую тему.

Как ни странно, этот случай разрядил обстановку, и оставшуюся часть дня мы болтали с Сашкой почти так, как всегда.

Почти…

Вечером, прежде чем уйти на дежурство, он подошёл ко мне и, убедившись, что никто не слышит, тихо сказал:

— Я тебе обещал, что никто тебя не тронет? Я держу своё слово.

Сказав это, он быстро свинтил в кабинет полковника. А я стоял, как громом поверженный.

В кабинет вошёл Андрей — сегодня я дежурил с ним, а Сашка у полковника. Поставив на стол фляжку с водой, он непонимающе уставился на меня.

— Ты чего? Что с тобой?

— Ничего. Так…

— А Сашка где? — Андрей покосился на зашторенную дверь.

— Не знаю. Может быть спать пошёл, — пожал я плечами.

Андрей осторожно выглянул в коридор и вернулся обратно.

— Свет погасил. Что-то он рано сегодня.

Я вновь пожал плечами, погружённый в свои думы… Не понимал я Сашку. Не понимал. Эта «загадка природы» не давалась мне, да и думать об этом уже устал. Устал…

Мы с Андреем легли на свои столы и, немного поговорив о пустяках, были убаюканы солдатским Морфеем.

Следующие два дня прошли спокойно. Правда, я продолжал коситься на Сашку, но тот вёл себя как обычно — ничем: ни словом, ни намёком не напоминал о случившемся. Мне даже стало казаться, что всё это было просто дурным сном…

Но свои мысли и рассуждения я время от времени всё-таки «раскладывал по полочкам», как любит выражаться наш дражайший Цапа.

На третий день, с утра я отправился за свежими рапортами из региона. Особо не торопясь, сделал крюк, чтобы прогуляться по военному городку. Уплетая мороженое, поглазел на киноафишу местного Дома культуры, выясняя, какие фильмы будут крутить в грядущие выходные. И потом, не спеша, направился к Узлу Связи.

Красные погоны патруля и того самого лейтенанта я заметил достаточно поздно для того, чтобы успеть свернуть в какой-нибудь переулок или подъезд. Сделав равнодушную мину, но с предательски пробегающим холодком по спине, двинулся напрямую. Поравнявшись с патрулём, козырнул, готовый к тому, что сейчас-то на мне и отыграются. Но нет — лейтенант, кисло осмотрев меня с ног до головы, скорчил презрительную гримасу и прошествовал мимо. Пройдя немного, я всё же обернулся назад и показал язык в спины удаляющемуся патрулю.

В Узле Связи я пробыл долго. Нудная, кропотливая возня с ленточками перфоратора и кипами бумаг, распечаток, ссылок всегда отнимала уйму времени. Но настроение у меня было приподнятое — ведь сегодня суббота. Суббота в армии — это всегда предвкушение воскресного отдыха и увольнительных. Собрав все бумаги и расписавшись за каждую в отдельности, поболтал «за жизнь» со знакомыми ребятами. Из Узла я прямиком направился в столовую. Не встретив там никого из своих, особо не огорчился. Перекусив, ощутил себя ещё лучше и в этом расположении духа прибыл в Штаб. На лестничных пролётах и в коридорах уже не было той суеты и толкотни, которая бывает в будни.

Суббота… Этот сказочный день начинался с утра. Сначала — долгожданная баня, чистое бельё, чистое тело. Во-вторых — в этот день всё наше начальство, как по мановению волшебной палочки, после обеда куда-то растворялось, прямо на глазах. Долгожданная суббота…

В наших комнатах было пусто, лишь за дверью своего кабинета майор болтал с кем-то по телефону. Оприходовав принесённые бумаги и закинув их в сейф, сел в своё любимое зелёное кресло.

Цапа высунулся до половины из прихожей:

— Где Калмыков?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Я только что из Узла Связи.

— Ну ладно… Короче, я по делам, — Цапа окинул взглядом наш кабинет. — Чтобы всё было в порядке за выходные! Список поручений на столе у Калмыкова — это на случай, если я задержусь и не появлюсь. Всё ясно?

— Так точно, товарищ майор.

— Ну бывай…

«Естественно, только тебя теперь и видели!.. Каждую субботу одно и то же — «по делам» и — привет!»

Когда Цапа свалил, я не торопясь обошёл все кабинеты в пои­сках ребят, но никого не нашёл. Что за мистика, куда все подевались? Прикинув, что если не тут, так в Бункере, спустился вниз. Потыкал пальцем в кнопки замка, набирая код, но дверь оставалась закрытой. «Это ещё что такое?» — изумился я. Ещё несколько раз набрал код, но опять безуспешно. Наконец, мне это надоело, и я громко постучал в железную дверь.

— Да что вы там, вымерли? Какой умник сменил шифр? Открывайте!

Через некоторое время послышался голос, приглушённый толстой железной дверью:

— Кто?

— Кто-кто, Красна-Шапочка в пальто! Славка, открывай давай!..

Дверь щёлкнула и открылась. В Бункере было темно. Открывший мне дверь Славка тут же исчез, растворившись в темноте.

— Вы чего закрылись… — начал было я, но стоило только вдохнуть, как всё стало понятно.

В Бункере, несмотря на гудящий вентилятор, стоял дурман травки. В разных углах тлели два огонька косяков.

— Ага! — возопил я в темноту. — Значит, затарились тут втихомолку!.. Одни, без меня! Эх, вы… Мне-то хоть оставили?

— Как же, только о тебе и думали! — ехидно отозвался Сева из своего угла. — Начальство свалило?

— Свалило-свалило!.. Э!! Нет — что за дела? Хоть бы преду­предили.

Я ощупью добрался до своей койки и плюхнулся на неё. — А-ай, блин!!!

На моей кровати кто-то лежал.

— Ё-ё-о-о-о-о-о!!! — отозвался довольный Сашкин голос. — Ну ты и спикировал!

— Предупреждать надо! И нефиг по чужим койкам валяться! — припечатал я.

Но на всякий случай поднялся с кровати — мало ли, что подумают…

— Куда направился? — поинтересовался Сашка. — Косяк-то у меня.

— Не давай ему ничего! — подал вялый голос Славка. — Испортит только. После него уже никому не достанется. Андрюха вот, раз уж не курит, так и не портит, на «паровозике» сидит.

— Ладно, Славка, заткнись ты! — разозлился я.

— Заткнись сам: не умеешь — не берись!

— Заткнитесь оба! — приказал Сева. — Косэ, ты ведь и вправду нам кайф сломаешь. Косяк у нас последний. Либо как Андрюха, на «паровозе», либо вали отсюда!

Я почувствовал в этот момент, что Сашка — надо же, я уже чувствую его нутром в кромешной тьме! — лежит на моей кровати неспроста. Он по-своему балдеет. Не столько, разумеется, от «косяка», сколько от того, что через пару минут выяснения отношений, меня направят «либо нах…», либо «к Сашке в постель», так как у Сашки был свой индивидуальный косяк. И вымаливать курнуть я, соответственно, буду не у кого-то, а у Сашки. Предвкушение всей этой процедуры, разумеется, доставляло Сашке двойную массу кайфа.

Так оно всё и получилось…

— Ладно, — обратился я в сторону Севы, — жадюги недорезанные, дай хоть затянуться один разок, где там он у тебя?

— Тебе же сказали. У Сашки! — и в темноте опять коварно захихикали.

Они-то не знали, но я-то понимал, что Сашка не сможет мне отказать…

Вновь пришлось сесть на свою кровать, где лежал Сашка, но теперь уже осторожно, тихонько примостившись в ногах.

Он ждал, не издавая ни звука…

Я чувствовал… Чувствовал, как всё это приводит Сашку в тихий восторг.

— Саш, дай, пожалуйста, твоего косяка разочек попробовать? — тихо попросил я.

Славка, проследив движение огонька, опять недовольно заговорил:

— Сань, не давай же ему! Он ведь не курит…

— Нах… пошёл! Как-нибудь без тебя разберёмся.

Я взял «косяк» из Сашкиных рук и, обжигаясь, затянулся. Откашлявшись вонючим дымом, отвалился к стенке. Настроение по прямой взлетело вверх. Потом мы все, накурившись, болтали ни о чём и ржали как лошади, надрывая животы над каждым словом.

Вечером мы шумно поднялись в кабинеты. Сева зачитал нам записку, оставленную Цапой — так, как читают свои монологи юмористы со сцены. Кабинет сотрясался от взрывов хохота. Мы ещё долго не могли успокоиться, когда зазвонил телефон.

— Сержант Калмыков слушает, — взял трубку Сева и зашикал на нас. — Кто говорит? Кто? А это ты, Петров… Чего тебе? Чего-чего? Нет! Да! Иди в баню!

Сева бросил трубку.

— Петров? Из строевой, что ли? Чего соседи хотят? — поинтересовался Сашка.

— Да говорят, что мы ржём на весь Штаб. Думают, может у нас можно разжиться кое-чем.

— Идут они в баню! — гаркнул Андрей, и мы вновь дружно грохнули.

Часов в девять, когда ещё все сидели, попивая чай, я засобирался спать.

— Чего так рано? — поинтересовался Сева.

— Спать хочу, — для убедительности я даже зевнул. — Ладно, пойду я.

Спустившись по лестнице в Бункер, я начал готовиться ко сну.

Предстояла «роковая ночь», но я к ней уже успел психологически подготовиться. А может быть и нет… Этого никто не знал — ни я, ни Сашка. «Интересно, кому пришла в голову идея затариться травкой?» — мелькнула мысль. — «Сашке? Наверняка. Надо же, именно сегодня…»

Никакой тревоги, никакого беспокойства по поводу того, что сегодня мы с Сашкой вновь ночуем одни, я не испытывал. Даже не знаю, почему. Может, это всё-таки травка подействовала? Наверняка… Так или нет, но единственное, что я решил — смыться пораньше. Притвориться спящим, когда он спустится в Бункер, и тем самым избежать любых разговоров.

Быстро ополоснувшись под прохладной водой, смыл с себя дневную духоту и юркнул в кровать. Всё, нет меня!.. Сплю без задних ног. Не будить! Не отвлекать! Не кантовать!

Но, конечно же, не заснул. Вот почему так всегда? Когда надо — сон не идёт, а когда не надо — на ходу валишься? Я искренне хотел поскорее заснуть, дабы, когда следующий раз открою глаза, было уже утро. Проворочался недолго. Электромотор дверного замка загудел, и в Бункер вошёл Сашка.

Он включил свет, но я лежал не шевелясь.

— Дрыхнешь, что ли, уже?

Ответа он не услышал.

Я весь превратился в слух, по звукам стараясь определить, что он делает. Что-то звякнуло на столе, скрипнул стул, зашуршала одежда. Сашка тоже вымылся под душем. Наконец, прошлёпав босыми ногами по полу к стене, щёлкнул выключателем, но зачем-то включил ночник.

В Бункере стало сумрачно. Я уже было расслабился, но… Но Сашка продолжал стоять — не то у стены, не то у своей кровати… Какая-то заминка… зачем она?… Сердце моё ёкнуло и будто провалилось куда-то.

Шаги… Он шёл ко мне.

— Ты ведь не спишь, — уверенно сказал он, подойдя к моей кровати.

— Нет. Не сплю, — признался я, не поворачиваясь к нему, хотя всё равно мало что было бы видно.

Мы замолчали. Сашка стоял где-то тут, надо мной. Близко — только руку протяни… Стоял и молчал. Боже мой, сколько же вариантов прокрутилось в моей голове, как правильно и безопасно я должен поступить! Так, как необходимо поступить! Так, как безопаснее! Он стоял близко, пугающе близко… Я попытался перевернуться на кровати… И тут Сашка быстрым, решительным движением сел ко мне в кровать, а потом сразу лёг, придавав меня всем своим телом.

— Не бойся меня. Слышишь? Не бойся! Всё будет хорошо, — зашептал он, склонившись прямо к моему лицу.

Зная его хватку, я всё же дёрнулся, но держали меня крепко. Бесполезно… Всё, бесполезно…

Так вот зачем он включил ночник!..

— Косэ, Косэ… Не бойся… — шептал Сашка, нежно касаясь губами моего уха.

— Саша, пойми, — только и смог пролепетать, — Я не голубой!..

— Я тоже не голубой…

— Тогда зачем… — взмолился я, чувствуя, что опять стучу зубами.

— Неужели ты не понимаешь, зачем? Ну чего ты боишься? Я хочу по-хорошему. Ты, главное, не бойся. Не бойся…

Он продолжал и продолжал шептать мне успокаивающие и уговаривающие слова, но хватка его рук оставалась железной. Я плохо соображал, что происходит. От него исходила безумная, но приятная смесь запахов табака, чистого разгорячённого тела и чего-то ещё. Нежные слова лились нескончаемым потоком. Таких слов я никогда в жизни не слышал. Он говорил и говорил, вновь успокаивая, обещая, обдавая меня своим горячим дыханием. И я постепенно тонул в его словах, в его дыхании. Тонул, тонул, тонул… И Сашка ждал. Вся его воля, сила мускулов, жар желания — ждали. Ждали, когда я скажу «да». Мне оставалось всего лишь утонуть до конца… «Не хочу больше ни о чём думать. Не могу, нет больше сил… Пусть. Почему нет? Он не сделает мне ничего плохого…»

— Косэ, Косэ, мальчик, пожалуйста, только не бойся меня.

— Я не боюсь… — эти слова вышли из меня, как стон. Будь что будет… Я закрыл глаза, расслабился и… утонул… Всё!.. Теперь – всё! Безвоз­вратно…

Сашка шумно вздохнул и долгим, удивительно нежным движением прижался губами к моей щеке. Это было необычное ощущение — странное и… И бесконечно приятное. Сашка, как щенок, нежно и чувственно лизнул меня в щёку. Затем ещё, ещё раз. Чувствуя, что я замер и превратился в ничто, Сашка принялся вылизывать мою шею, скулы, сантиметр за сантиметром, поднимаясь выше, пока, наконец, не закрыл мне рот поцелуем. Руки его стали такими трепетными, ослабляя хватку!.. Боже мой, как же мне было неловко, как чудовищно стыдно! Стыдно от того, что попал в эту ситуацию и абсолютно ничего не сделал. В этом я мог винить только себя. И стыдно ещё за то, что он это делал со мной, потому что мне было так приятно, так хорошо от его тихой и какой-то «домашней» ласки…

Я никогда не был с женщиной, не довелось. Я не знал ни ласк, ни любви, ни поцелуев. Я никогда не обнимал чужого тела, и ни­кто не обнимал меня. Я не знал, как можно хотеть, сгорая от страсти и желания. Я не знал, какими трепетными могут быть прикосновения другого человека. Каким удивительно чувственным может быть этот другой человек по отношению к тебе — и как медленно и плавно можно тонуть, целиком, без остатка, в чужом запахе и дыхании… Ничего этого до сегодняшнего дня я не знал.

Последние всполохи здравого смысла ещё пытались пробиться: «Остановись! Что же ты делаешь, Саша… Остановись…», — но они упорно тонули в страстном дыхании Сашки и в моём, проснувшемся ото сна теле. Я не умел пользоваться движениями, поэтому всё повторял — лизнув Сашкину щёку, ощутив приятную шершавость и необычный вкус чужой кожи. Мне уже было всё равно, кто я такой. Всё равно… Ничего больше не существовало на свете, кроме того, что было здесь и сейчас. Моё сердце колотилось, но не так, как прошлой ночью, а уже совсем по-другому: сегодня оно было не только моим — оно, моё сердце, билось и там, в Сашкином теле… Но я боялся открыть глаза.

Тусклый свет ночника — я лишь чувствовал это — вырисовывал причудливые, сказочные контуры всем имеющимся в Бункере предметам…

Сашка изогнулся, как хищник, лягнув остатки одеяла ногой — и через секундную заминку лёг рядом. Мы отчаянно сжали друг друга в объятьях — и вновь слились в поцелуе. Я уже ничего не соображал… Останавливало только то, что необходимо было дышать. Нехотя прерываясь, мы оба жадно хватали губами воздух — и вновь сливались в неистовых поцелуях… Сердце уже готово было вырваться наружу… оно колотилось где-то совсем рядом с сердцем Сашки… Я ещё никогда не испытывал подобных чувств… Боже, сколько, оказывается, в нём было нежности, сколько трепетной нежности ко мне… и ещё всего того, что он просто не мог сказать словами… он не умел, зато он умел другое… Я обвил руками его шею, затем могучую, крепкую, рельефную спину, мои руки скользнули немножко дальше, ниже, я гладил его по спине… и вдруг понял, что Сашка уже абсолютно голый. Когда он успел? Я даже широко открыл глаза… — Так вот отчего была та заминка!

Он снова начал целовать меня, теперь уже опускаясь ниже. Дойдя до моей груди — словно с цепи сорвался. Что тут началось!.. Своими крепкими ладонями, пальцами, ресницами и губами Сашка стал гладить и сжимать её, целуя, посасывая и нежно кусая, а в его прерывистом дыхании послышался гулкий, низкий стон. Не скажу, что это было неприятно, но мне стало немного не по себе. Не знаю, что представлял себе Сашка в тот момент — ведь, несмотря ни на что, я всё-таки был мужчина, а не женщина… Но чувствуя, что это доставляет ему блаженство и удовольствие, я подчинился его страсти… Господи, — откуда? — Откуда вырвался из моей души наружу тот таинственный исток, из которого, подобно бурлящему шампанскому из бутылки, растеклась по всему телу эта дурманная лава чувств и, подчиняя себе всё на свете, сметая всё на своём пути, ринулась в душу другого, — того, кто сейчас рядом… Что стоят все эти «книжные» представления: «достойно — недостойно», «правильно — неправильно», «умело — неумело» перед наслаждением уже только тем, что своим собственным телом чувствуешь наслаждение другого человека? Что стоят все эти рассуждения сейчас, когда слышишь его рычание? Может быть, потом? Потом — может быть, но только никак не сейчас…

Сашка тёрся об меня бёдрами, и постепенно его движения перерастали в ритм. Сколько прошло времени, я не знал… Я плохо помню, что было дальше… помню лишь только некоторые моменты — что мои открытые глаза начали понемногу различать Сашкин рельеф в рассеянном свете ночника, и мне украдкой хотелось всё время смотреть и смотреть на него, и ещё помню, что тыкался, как слепой котёнок носом, где-то у него подмышкой, когда Сашка на мгновение остановился… Остановился для того, чтобы снять с меня последнее. «Снявши голову по волосам не плачут» — так, кажется, говорят? Но я вцепился в этот кусок ткани чуть ли не зубами. Для Сашки же это была новая возбуждающая игра — и мы боролись до тех пор, пока бедная материя не затрещала по швам… Этот звук остановил меня, так как я понял, что рискую наутро остаться без нижнего белья. До следующей субботы (прачечный день в нашей части, когда выдавались новые чистые комплекты белья) была ещё неделя… Что обо мне подумает кастелян, когда увидит разорванные клочья?.. Я разжал пальцы с таким же чувством, с каким альпинист выпускает верёвку из своих рук… Оказавшись без ничего, я чувствовал себя вскрытой ракушкой.

— Ну вот… Зайчик мой… Обними меня, пожалуйста… крепче… не бойся… Ах ты, зверёк мой…

Я всё ещё не мог поверить, что эти слова говорит он, Сашка… Они рождали во мне и стыд, и возбуждение, и трепет. Я знаю, что мне ничего не нужно было делать, выполнять, обдумывать — любое моё движение, кажется, приводило Сашку в экстаз. Раньше, до этого, я и подумать не мог, насколько он чувствен, гибок, красив… А какие у него глаза!.. Особенно при свете ночника… Это же синяя звёздная бездна!.. Я почему-то не замечал этого раньше. Видимо потому, что я лишний раз старался не заглядывать в его глаза — ведь, общаясь с ним, я постоянно был на «стрёме», мне было не до того… И ещё — я не мог доселе видеть этих, именно этих глаз — потому что там, «в той жизни» они у Сашки абсолютно другие… Эти большие, мягкие ладони, эти упругие, тёплые губы, которые обволокли меня…

Сашка, прерывисто дыша, вновь осторожно принялся вылизывать моё ухо, скулы, шею — и вскоре мы снова сжали друг друга в объятьях. Несмотря ни на что, мы всё равно были мужчинами — и поступали как мужчины. Пусть весь мир рухнет сейчас, пусть раскаянье и стыд испепелят меня в прах, но я хотел Сашку, я хотел его!.. Именно хотел — так же, как он хотел меня, — и будь что будет. Его объятия, словно тиски, сдавливали меня всё сильнее и сильнее, но теперь я уже не мог, не желал, чтобы они были иными. Я сам вкладывал всю свою силу, которую только мог, обнимая его и понимая, чувствуя, что именно это сейчас наш язык, наши особые слова. Язык, на котором можно говорить только правду. Язык, который не умеет лгать, в нём просто нет слов для лжи. Именно так мы говорили — как сильно, как безумно мы сейчас нуждаемся быть рядом друг с другом!

Обхватив мою голову, осторожными и плавными движениями Сашка потянул меня вниз. Его руки двигались медленно-медленно; казалось, что они чутко улавливали каждое слабое напряжение моих мышц.

И тут мною снова овладел страх… «Зачем?.. Нам ведь и так было хорошо. Зачем ему нужно это? Неужели ему мало, ведь он хочет именно этого? Господи! Я наверное никогда не смогу решиться на такое!.. Но он этого так хочет, я чувствую — по всему его телу. Но… как я смогу?»

Я резко прижался щекой к его животу, вслушиваясь, как стучит его сердце, сотрясая всё тело. Руки, держащие мою голову, дёрнулись, и в какой-то момент мне показалось, что сейчас вновь появится тот самый «Сашка, ефрейтор Кунсайтес», которого ничто не останавливало, который готов был идти напролом, невзирая ни на какие преграды. Но он остановился… Лишь его влажная ладонь как-то судорожно и трепетно поглаживала меня по ёжику волос.

— Ты не хочешь… — наконец выдохнул он. — Не хочешь… не хочешь…

Я слышал, как он почти с отчаяньем повторят эти слова: «не хочешь… не хочешь…» и его тело опять сотрясла дрожь. Он продолжал гладить меня по голове, словно маленького ребёнка, которого надо было успокоить. Движения его руки были спокойны и ласковы, но я слышал, как колотится Сашкино сердце.

— Прости… — он нашёл мою руку, притянул к себе, прикоснулся губами. — Прости…

Я не дал ему договорить, накрыв губы ладонью. Сашка опять поцеловал мою руку, но мягко отстранил её.

— Почему?..

Слова застряли у меня в горле:

— Не знаю… Ты перестанешь… Я боюсь, что ты перестанешь…

Я замолчал. Как я мог объяснить ему это?

— Чего боится мой Зай? Мой трусишка… — он снова крепко и ласково прижал меня к себе. И вдруг словно окаменел.

— Ты всё ещё… не доверяешь мне? — Спросил и замер.

Что-то вдруг изменилось, его тело напряглось, как будто одеревенело. Он с каждой секундой становился другим, словно отдалялся, хотя и продолжал лежать рядом. Становился чужим…

— Нет! Нет, не то! — зашептал я торопливо, отчаянно ломая все стены, возникшие во мне. — Не то! Саша, Сашенька… Я боюсь, что ты после этого перестанешь… Перестанешь… Ну кто я буду после этого?.. Кто?.. А я не хочу… Это будет неправильно… Это будет… низко.

Я замолчал, растерянно слушая его глухое рокотание, пока не понял, что он смеётся.

— Дурачок! Мой дурачок! — он сжал меня с такой силой, что я охнул. — Это будет здорово! Кто ты будешь?! Ты будешь моим Зайкой! Самым хорошим Зайчонком на свете! Моим! И только моим!

Сашка потрепал меня за ухо и взъерошил волосы. Я всё ещё недоверчиво отстранялся, упершись руками в его грудь.

— Это правда? Правда? Ты не шутишь?!

— Конечно, правда, зай-трусишка! Клянусь тебе… Чем мне поклясться, чтобы ты, наконец, поверил мне?

— Чем?..

И тут я, наконец, решился и выпалил:

— Саша, если всё так, как ты говоришь, если это так, то… может быть, ты сделаешь это первым?

Я в страхе запнулся. Остановился, напряжённо вслушиваясь в возникшую тишину.

Сашка молчал. И чем больше длилось его молчание, тем сильнее меня охватывал ледяной ужас.

«Он молчит! Молчит! Молчит!.. Господи, ну почему он молчит?! Пусть скажет хоть что-нибудь! Хоть что-нибудь! Пусть скажет, что не может, но только не молчит! Ну почему?!»

Наконец, когда меня уже охватило отчаяние, Сашка укоризненно произнёс:

— Зай-Зай… Ты всё-таки мне не веришь. Ты думаешь, что я всё ещё играю с тобой. Думаешь, я боюсь начать первый?

Он ущипнул меня за нос. Прижал свои губы к моему уху:

— Только ничего «такого» не обещаю, знаешь ли. Я делаю это в первый раз…

И он ласково укусил меня губами за ухо, а потом стал опускаться ниже и ниже…

— Ой! — вырвалось у меня.

— Что, страшно? — поднял он голову, улыбнулся.

И вдруг — о, боже, я чуть было не подпрыгнул…

Сашка сполз на пол. Придавил меня к кровати своими ручищами…

…После нескольких движений он поперхнулся. Наверное, он тоже не ожидал. Это действительно было у него в первый раз.

— Может, не надо?.. — с надеждой прошептал я.

Пауза. Сашка переводил дыхание.

— Странно всё это… — глухо проговорил он. — Мне это делали, и не раз, а вот самому…

— Саш, может, не надо?.. — Я попробовал пошевелиться.

— Лежи-ка! — он снова придавил меня ручищами.

Я замер, вслушиваясь в свои ощущения. Шквал эмоций, ощущений, чувств рождали даже малейшие касания другого человека… Ни одно из собственных прикосновений не могло сравниться с трепетностью его губ. Это было… так приятно… Я смотрел на тусклый свет лампы ночника. Мои глаза наполнялись слезами — и постепенно замкнулись сами собой. Это было… так приятно… За закрытыми веками всё ещё маячило жёлтое пятно ночника. Я разрывался на части между ощущениями восторга, наслаждения и сильного страха, напряжённо прислушиваясь к каждому шороху, к каждому звуку. Никогда не предполагал, не догадывался, что ночь может быть так наполнена звуками. Я знал, что запертую изнутри тяжёлую дверь Бункера можно было только взорвать, но всё равно каждый раз нервно вздрагивал от чудившихся мне шагов. Это была гремучая смесь страха и наслаждения… Это было… бесподобно…

Сашка остановился. Выпустив меня, тихо положил голову мне на колени.

— Что?.. — растерянно спросил я.

— Губы…

— Губы?..

— Угу. Устали… Никогда не думал, что это так трудно.

Я осторожно потянул его к себе, затаскивая обратно на кровать. Он лёг, обняв меня, и уткнулся лицом мне в плечо. Так и лежал притихший. Я попробовал найти его губы, но Сашка всё время отстранялся, уклонялся от меня.

— Ты чего?..

— Да так… — смущённо буркнул он в моё плечо.

И тут я, с силой ухватив за голову, повернул его лицом к себе и поцеловал в плотно сомкнутые губы.

После некоторого замешательства он ответил мне тем же, потом ещё и ещё…

Мне вдруг показалось, что сейчас он заплачет. Сашка вновь отстранил меня:

— Зай… Зай! Если бы ты знал… — голос его поднимался всё выше и выше… Неужели он сейчас заплачет? Нет! Только не это!

Мне так хотелось сказать ему: «Саша, миленький, только не это! Я готов сейчас отдать всё на свете, чтобы тебе было хорошо! Сделать всё, чтобы ты был счастлив. Клянусь, всё на свете!»

Я вновь закрыл ему рот поцелуем, и он сжал меня со всей силой, на которую был способен. Боль пронзила меня. Но я молчал. Я чувствовал, что так надо. Его тело говорило мне, что так необходимо…

Когда Сашка немного успокоился и расслабился, я решился…

Повторяя его движения, медленно, почти не дыша, словно ныряя на большую глубину, я опускался всё ниже и ниже. При каждом прикосновении Сашка вздрагивал, чуть сгибаясь, едва слышно постанывал. Наконец он совсем выгнулся, с шумом втянул воздух носом... Именно в эту минуту, мне так захотелось увидеть его, рассмотреть.

Звуки, которые издавал Сашка при каждом моём движении, походили на… рычание? Рычание… Лев?.. Да, словно лев… Словно лев… Мой львёнок! Я чувствую тебя, львёнок, чувствую, как ты скользишь по самому пику своего наслаждения, я это слышу… И я сделаю всё, что ты сейчас хочешь! Сквозь изгибы, сквозь судороги твоего тела, сквозь твои, уже неистовые стоны. Пусть всё катится — куда подальше, скатертью дорога… есть только ты один, один на всей Земле, — мой большой, сильный и ласковый Львёнок…

«Львёнок» порядком перепугал меня, когда разразился громким сдавленным звуком, похожим на вой, переходящий в рык. Я, конечно, никогда наяву не слышал, как рычит лев, если только в ки­но, — но, наверное, было что-то похожее. Мне показалось, что этот протяжный вой слышали на всех этажах Штаба. Сашка, сам того не ведая, вложил в этот воющий стон все долгие, одинокие месяцы воздержания, своих несчастий, тяжёлой изнуряющей работы и бесконечной тоски… Не знаю, может это всего лишь надумано, но в тот момент мне показалось, что в этом рыке было столько облегчения… Как будто в человеке что-то надломилось, треснуло и — потихоньку отошло, оттаяло…

Мы лежали, молча обняв друг друга. Такой покой окружал нас, что, казалось, весь мир замер, остановился и не сдвинется больше с места. Я слушал биение Сашкиного сердца и думал, что такое же чувство возникает в непогоду, когда за окнами ревёт ветер, хлещет проливной дождь, а в тёплой комнате горит огонь в камине. Тук-тук, — тук-тук, — тук-тук, — стучало его сердце. Это был мой камин…

— Хорошо и странно, правда? — тихо шепнул Сашка. — Будто и нет ничего там, наверху. Будто и нет армии…

Я молчал… Мне было приятно, что Сашка сейчас, в эти минуты, такой спокойный, тихий, тёплый… Казалось, я и сам по-настоящему успокоился только сейчас, когда Сашке, лежащему рядом, было так хорошо…

…Из шланга медленно вытекала прохладная вода. Её осталось совсем немного, на донышке, но нам вдвоём уже хватило… а когда последняя капля упала на пол, мы уже были там, в том космическом мире, молча, забыв обо всём, затихнув в ласковых объятьях друг друга…

Даже ночник пошли выключать вместе, вдвоём, потому что так не хотелось расставаться хоть на несколько секунд… Даже заснули вместе, вдвоём на моей койке, обнявшись. Заснули мгновенно, глубоким и здоровым сном, едва успев добраться до постели…

 

Глава № 1 2 3 4 5 6 7 8

 

E-mail: info@mail