КОНСТАНТИН ЕФИМОВ

БЕСКОНЕЧНОЕ ЛЕТО

ГЛ. 8

Глава № 1 2 3 4 5 6 7 8

 

После отъезда Славки и Андрея события закрутились ещё бы­стрее. Через месяц и десять дней к одной лычке ефрейтора добавилась ещё одна, сделав из меня младшего сержанта.

Сева одобрительно хмыкнул, когда я, пришив новые погоны к кителю, крутился перед зеркалом.

— Ну-у-у, полетела наша птичка ясным соколом. Надо бы успеть построжиться над тобой, пока возможность есть.

— Да уж, — отозвался я. — Но теперь, когда пальцы гнуть будешь, хорошенько подумай, товарищ сержант.

— Товарищ младший сержант, вы по-прежнему младший по званию. Не заноситесь!

— Ну, не надейся. Это недоразумение не надолго, — нагло пообещал я.

Сева, усмехаясь, покачал головой.

«Завидует, — подумал я. — Ещё бы: близок локоть, да не укусишь».

В переводе на «дворцовые мерки» Сева был «принц-регент». Ему немного не повезло: он попал, что называется, в межсезонье. Когда Севу оставили в Штабе, там ещё работал Юра — резидент и мой предшественник. После того же приказа Министерства Обороны «О студентах вузов» Юра — как студент первого курса института — был демобилизован, и Сева остался резидентом всего лишь до нового призыва, как принц-регент до совершеннолетия монарха. Следовательно, полномочия и возможности его были куда скромнее моих. Даже при всех своих знаниях тайных входов и выходов системы нашего Штаба, ему никогда не удастся подняться выше уже существующего положения. А он был не менее — если не более! — честолюбив, чем я.

Эти два месяца были такими безоблачными — полными радостных ожиданий и самонадеянных планов! Я ликовал: вот ведь как удачно всё идёт, своей жизнью я вновь могу управлять сам, и уж теперь-то нас с Сашкой никто не будет дёргать…

Но – увы! — это была одна только видимость.

Бесконечное лето потихоньку начало уступать место прохладной осени…

 

 

Сашка ручным львом так и не стал. Его взрывные эмоции, его темперамент — всё оставалось для меня «загадкой природы», всё было непредсказуемо. День от дня мне становилось всё труднее влиять на него — особенно когда он находился в эйфорическом состоянии. Пожалуй, по-своему мы пытались приручить друг друга, но невозможно было сказать, кто из нас преуспел в этом. Во всяком случае, мы стали больше чем друзьями, это несомненно. Со временем то, что происходило между нами, когда мы оставались наедине, перестало казаться мне чем-то преступным, а стало восприниматься как неотъемлемая часть нашей дружбы. Мы продолжали заниматься любовью почти каждый день, а если обстоятельства позволяли, то и несколько раз в сутки. Знаю, гордиться тут нечем, но что было то было. Так всё как-то само получилось…

Севе, казалось, было на это глубоко наплевать — его волновали сейчас другие проблемы: пополнение состава, привилегии самому себе. Он, по-моему, просто не придавал никакого значения тому, что мы с Сашкой вдвоём частенько куда-то пропадаем. Майору Цапе, похоже, определённо дали «сверху» понять, что меня дёргать по пустякам не желательно — поэтому он и не особенно наблюдал за нами. Так что у нас с Сашкой какое-то время была не жизнь, а малина.

Но всё же, как ни прикинь, слишком горькой была эта «малина»…

…Как-то, сидя у окна в Кабинете, прищурившись от солнца, я наблюдал, как Сашка разминался на перекладине. Он подтягивался, делал переворот. День был яркий и солнечный — впрочем, в Алма-Ате почти все осенние дни солнечные. Переворот у Сашки получался плоховато, но он настойчиво повторял всё заново, вновь и вновь. Глядя на него, я вдруг поймал себя на странной мысли, будто он — мой ребёнок, сын. Вот взял бы его на руки и носил… Я даже не знаю, как правильно и вразумительно описать это состояние… Сашка постоянно стрелял в меня синими шелками своих глаз и улыбался. Я же старался держать себя более скромно и сдержанно, зная, что любая моя неосторожная улыбка, любое протягивание руки могут вызвать у Сашки приступ бесконтрольной эйфории — в любой ситуации — этого-то я боялся больше всего… Сашка постоянно пытался «доказать» свою любовь ко мне — думаю, это было неосознанно. Вот и теперь — он подтягивается на перекладине — и ведь чувствует, зверёнок, что я потихоньку за ним наблюдаю, любуясь им… Может, именно так отец наблюдает за игрой своего сына: с гордостью и отцовской нежностью. Странное чувство, но такое приятное…

Всё хорошее рано или поздно почему-то заканчивается. Шли дни, и наивная безоблачность стала потихоньку пропадать, уступая место тревоге и беспокойству. Прежние страхи оживали — они не могли не оживать! — и давали знать о себе. Привыкнув друг к другу, имея такую тесную связь, — куда уж больше! — мы стали более раскованы и в общении. Выражение каких-то эмоций, диалогов, отношений стало приобретать совсем не нужный вид. Я-то себя контролировал, а вот Сашка делал это всё меньше и меньше… Он запросто мог обнять меня на глазах у Севы, взяться за руку, что-то прошептать на ухо, касаясь губами щеки. А когда я пытался, оставшись наедине с ним, вразумить его, что именно меня тревожит, то он простодушно и беззаботно смеялся, говоря, что я действительно «милый зайчонок-трусишка».

— Может, это я по-дружески!.. Чего ты так дёргаешься? Да наплевать на всё это!

— Нет! Мне не наплевать! Ты подумай, Саша, что ты говоришь?! И что ты делаешь… Вот вчера, например, вспомни — ты подскочил ко мне и начал прямо в коридоре обниматься, а в это время Бухара вышла куда-то из своей каморки и всё это видела! Что она подумала, ты хоть понял?! А я понял. Это раз. Теперь сегодня, утром. Я сижу за столом, пишу, занят по уши — а ты вдруг подошёл ко мне и начал шептаться и обниматься, хотя — заметь! — в кабинете вместе с нами находился Сева. А ты, наверное, думал, что никого больше не было, да?! Я же видел, с каким выражением физиономии Сева покосился в нашу сторону!.. А разве всё это пройдёт просто так мимо него? Он, конечно, молчит сейчас, но я знаю, что в его башке — заметь, умной башке! — зарождаются абсолютно ненужные и нежелательные мысли.

— Косэ, да не дёргайся ты так! Что ты мне говоришь про Севу?! Севе до всего этого никакого дела нет!.. А Бухара — что Бухара?.. Она — женщина, ей этого не понять. Мало ли — мужики обнимаются!.. Она и не придаёт никакого значения…

— Не придаёт, говоришь? Ну-ну… А ты уверен?!

— Конечно!

Вот и поговори тут с ним… Сашке, похоже, вообще стало казаться, что ничего противоестественного и опасного в наших отношениях нет. Какое, мол, дело всем остальным до этого? Я чувствовал, что его «понесло по течению». Он мог начать ласкаться в совершенно неподходящем месте, а если я отказывался поддерживать его в этом — по-детски обижался и начинал с удвоенным рвением «доказывать» свои ко мне чувства. На этой почве мы даже несколько раз серьёзно поругались. Правда, мирились мы быстро. Стоило мне погладить его по голове и прошептать на ухо: «Сашенька, Саша… Львёнок…» — всё, он уже не мог больше сердиться и расцветал в широкой белозубой улыбке… Но потом всё повторялось снова и снова. Я не знал, что делать дальше, и мне даже пришлось пойти в этой ситуации на компромисс. Например, я уже перестал дёргаться, когда он называл меня «зайчонком». Более того, мне это иногда нравилось, но не до такой степени, чтоб меня так называли при людях. Тем более, Сашка произносил это таким мурлыкающим голосом… Обидно было то, что он ничего не понимал из моих многочисленных вразумлений, или не хотел понимать. Его не останавливали ни резкие объяснения, ни… в общем, понятно… Ну ничего не останавливало!.. Он так и оставался упрям в этой своей жгучей нежности, проявлений которой со временем становилось всё больше и больше. Нежность эта была уже опасным электрическим зарядом, который мог натворить непоправимых бед — в любой миг… Винить в этом можно было только самого себя. Ведь это я позволил, чтобы Сашке окончательно «сорвало крышу».

Меня разрывали противоречия. Доходило чуть не до слёз; я ведь тоже не мог постоянно злиться на него — ведь он был мой львёнок… мой ласковый, родной. Он дарил мне столько счастья, когда мы были вдвоём!.. Он хотел меня — с каждым днём больше и больше… И я хотел его. Хотя бы просто быть рядом… Но ведь он хотел только живого тепла и ласки, только от меня. Его, наверное, очень задевало, когда днём на работе я смотрел на него отчуждённо или, если так можно выразиться, «казённым взглядом»… Конечно, это было лишь тогда, когда мы были не одни. Я знал, что именно было нужно Сашке: он просто соскучился по нежности и человеческому теплу, как скучают по солнцу долгой-долгой зимой.

 

 

 

В конце коридора нашего штабного крыла, среди всех этих переходов и закоулков располагался Архив. Ещё в самом начале службы, постоянно путаясь в этих поворотах, я спросил у Севы:

— Отчего планировка Штаба такая запутанная?! Везде какие-то закутки, коридоры и лестницы. А подвал и вовсе — лабиринт какой-то…

— А хрен его знает! — пожал он плечами. — Сам поначалу путался, а теперь кажется, что с закрытыми глазами в любое место пройти смогу. Сейчас даже и не знаю, как можно тут заблудиться, всё так просто и понятно!

— М-да… Кто-то тут, однако, явно перестарался.

— Фигня, разберёшься, если захочешь, — сощурился Сева. И ухмыльнулся: — Зато от врагов отстреливаться хорошо!

— От кого?! — прыснул я.

— От врагов! — захихикал Сева вместе со мной.

— Ага, спят и видят буржуинские генералы, как бы им на наш любимый Штаб напасть!

— Во-во! «И задумали буржуины погубить Мальчиша…»

— Тебя что ли?! Тьфу… Нужен ты больно…

— Душара позорный! — Сева изобразил «праведный» гнев и схватил меня за шкирку. — Как разговариваешь?! А кто тут самый главный для тебя?!

Я скинул его руки.

— Ты, Сева, ты, конечно. Главнее тебя тут и нет никого! Бегает, правда, один, в кителях с золотыми погонами и красными лампасами, но я его толком и не рассмотрел. Если главный — ты, то тот, наверное, всего лишь генерал-ефрейтор. А так… — Я откашлялся и попробовал затянуть басом: — «ВО ИМЯ ПРЕСВЯТОГО СЕРЖАНТА КАЛМЫКОВА… ПОМО-О-ОЛИМСЯ…»

— Ну ты и дура-а-ак, Косэ.

— Ну дык!!! Прямо как ты.

Времена, когда я ещё путался в планировке Штаба, давно прошли. Теперь я, как и Сева, мог с закрытыми глазами обойти его почти весь.

Архивом была небольшая комната со стеллажами, на которых громоздились картонные коробки. В этих коробках пылились разные бумаги, которым уже не было применения. Но, согласно инструкции и требованию Цапы, раз в месяц мы проводили инвентаризацию всего этого барахла.

Ещё одним применением Архива было хранение конспектов для тактических занятий офицеров нашего Штаба. Один раз в неделю к жёлтой двери с небольшим окошком и стойкой выстраивалась очередь. Расписываясь за получение конспектов, офицеры спешили на занятия, а после, также под роспись, возвращали их обратно.

Пока длились их занятия, кому-то из нас приходилось сидеть в душной, пропахшей пылью и слежавшейся бумагой комнате. Это скучное занятие вечно клонило ко сну, но стоило только задремать, как тут же какой-нибудь «золотопогонный принц» начинал барабанить в окошко, громко вопя:

— Да что там такое?! Дрыхнешь, что ли? Боец! Твою мать! Не спи, Родину проспишь! М-ля, вы, «штабные суки», только и знаете, что затаритесь и дрыхнете где-нибудь по углам. Гонять и гонять вас, штабных, надо! Строевой подготовочкой давно не занимались, а?!..

Ну и так далее, в том же духе.

В тот день была моя очередь. Взяв ключ из сейфа, я помахал Севе ручкой и, вздохнув, направился в Архив. Всё шло как обычно. Офицеры громко разговаривали между собой, толпясь в очереди. Для них эти занятия больше походили на «посиделки» с возможностью раз в неделю собраться всем вместе и посудачить на разные темы. И если выдать конспекты можно было за несколько минут, то вот забрать их обратно — целая история. Доблестные отцы-командиры никак не желали расходиться по своим рабочим местам. Увлечённые беседой, они невероятно медленно тянулись, небольшими группками или парами, останавливаясь на каждом углу или уже у самой двери Архива, подолгу спорили, снова и снова «перемывая» последние новости части. Пока последняя тетрадь не ляжет на своё место, мне придётся париться в этом долбанном Архиве и дышать через раз, ожидая, когда же закончатся все их шушуканья по углам.

В небольшом коридорчике, служившем «предбанником», появился Сашка. Увидев меня в окне двери, он улыбнулся:

— Хо!..

— Ты откуда такой? — я обрадовался, что он заскочил ко мне.

— Из Узла, притащил донесения. Открой-ка. Посижу пока тут, не хочу в Контору идти.

Я открыл дверь. Сашка пихнул портфель на ближайший стеллаж и примостился на ящике около двери.

— Жарко сегодня… — он навалился спиной на стенку, расстегнул китель и рубаху. — А тут и вовсе сдохнуть можно. Фу-у… ну и духотища!

— Так иди в Бункер, окунись под душем.

— Надо будет… Много ещё осталось? — кивнул он на журнал регистраций.

— Четырёх не хватает. Второй час уже жду, когда притащатся.

— Вон они, в коридоре стоят.

— Как всегда. Вот и жди этих «прынцев».

— Косэ, а давай сегодня ночью на пруды смотаемся? — неожиданно предложил Сашка.

— Не, не хочу.

— А чё?!! Ну давай! Пока такая жара стоит — самый кайф искупаться. Недолго осталось, осень скоро. Вот-вот — и всё. Сева вчера мотался туда. Говорит, что вода тёплая-а-а-а! — Сашка даже за­жмурился. — Ты же там ещё ни разу не был, да?

— Не-а, не был, — согласился я.

«Эх-х!! Прохладная вода… Нырнуть в глубину, а потом лежать на поверхности и смотреть на звёзды, наслаждаясь ночным покоем…»

Сашка пододвинулся ближе и обнял меня за бёдра. Я тут же отпрянул в сторону, опасливо глянув в открытое окошко. К счастью, там никого не было.

— Ты что?! Долбанулся, что ли! — напал я на него.

— Да нет там никого, я же слышу. Чё ты дёргаешься?

— Слышит он… А вдруг?!

— Вдруг-вдруг… Ну, так пойдём сегодня ночью купаться? — повторил он тем самым бархатным голоском.

— Ага… знаю я, какое там «купанье» будет!

— А что? Мне бы хотелось вот так искупаться… голышом. Давай? Неужели тебе самому не хочется?

— Нет, Саш. Не хочется.

— Правда?

— Правда.

— Правда-правда?? Ты когда-нибудь купался голышом? Ведь не купался же!.. Может, попробуешь… со мной, а?

— С тобой? — склонив голову набок, я насмешливо осмотрел его с ног до головы. — Ну, разве что с тобой… Хотя, может, найдётся кто-нибудь и поинтереснее…

— Это кто?! — Сашка аж подпрыгнул на ящике.

Меня это развеселило: Сашка и впрямь перепугался.

— Думаешь, местное население поддержки не окажет?

— Тьфу ты!..

Мы дружно прыснули.

Послышались голоса из коридора. Сашка быстрым движением показал на свою расстёгнутую одежду: «Видишь, — мол, — не по форме!» — и нырнул под стойку окошка.

Это появились задержавшиеся «прынцы».

Принимая у них конспекты, я подумывал: может, смыться сейчас в Бункер и окунуться под прохладной водичкой? То-то было бы здорово!

— Ага, тебя-то я и искал! — неожиданно обратился ко мне один из офицеров, капитан автопарка.

— Меня? — изумился я.

— Тебя-тебя! Ты же вроде как по станкам спец?

— Так! — второй из офицеров глянул на часы. — Ты идёшь, а то время уже поджимает, или тебя подождать?

— Не, — капитан кивнул на меня, — я ещё задержусь малёк.

— А, ну давай! Увидимся ещё!

Я пододвинул со своей стойки журнал регистраций. Они расписались там, где им ткнули пальцем, и заспешили по своим делам.

Капитан, покопавшись в своей кожаной папке, начал расстилать передо мной какой-то чертёж.

— Тэк-с… Вопрос как к спецу.

— Да какой я спец? Если ещё что-то помню.

— Ладно, я в твою анкету заглядывал ещё в самом начале. Диплом с общей оценкой, почти «пятёркой». Хотел тебя к себе сосватать, в автопарк, но твои бонзы перехватили.

«Четыре с половиной», — поморщился я, совсем не воодушевлённый желанием вспоминать что-то сейчас, в такую-то духоту, да ещё и с Сашкой под стойкой.

— Чего?

— Да вспоминаю. Не «пятёрка», а «четыре с половиной».

— Ну и что?! Какая разница?

Чертёж был разостлан. Капитан ткнул в него пальцем.

— Втулка с резьбой, узнаёшь такую?

— Угу.

— Как насчёт программы на такую хреновину? Сможешь написать? А то мои «гаврики» уже задрались их точить. Что-то пробовали на «автомате» — не получается, резьба летит сразу. Вот, глянь программу. Мож, ты чего посоветуешь?

Я рассматривал чертёж, пытаясь припомнить особенности нарезки резьбы на «автоматах». Блин, казалось, что это было так давно, почти как в другой жизни… Станки, техникум, ребята из группы…

— Тут есть одна закавыка, — начал наконец я, взяв ручку и делая пометки на листке бумаги. — Вот тут надо бы так, а тут… выдержку времени поставить. Потому что, если в этом ме… Ап­п… — ручка вывалилась у меня из рук.

— Ты чего? — удивился капитан.

— Нет-нет, ничего… — моё лицо в ужасе меняло цвет и температуру.

…Мой бедный брючный ремень под стойкой ослаб... И началась нетерпеливая возня с пуговицами...

— Так, ну и что дальше? — вновь склонился над цифрами капитан.

— Дальше?.. Даль-ль… э-э-э… Щас-щас…

Выражение моих глаз напоминало состояние рыбы, выуженной из воды…

Брюки были расстёгнуты. Рука Сашки скользнула внутрь…

Я пытался что-то сообразить, усиленно моргая глазами и бессмысленно уставившись в чертёж.

— Э-э-э-э… Дальше надо делать вот так… Хм-м… — я даже умудрился что-то написать. — Это сюда, а это — туда. Нет… То есть… Это — туда, это — сюда. А после этого… А-а…

...нетерпеливое прикосновение его губ там… Движения... Только бы не заорать сейчас!..

— Чего «А-а»??? Где «туда-сюда»? Давай-ка объясняй как положено!..

— Может… Может, я оставлю всё это у себя… Подумаю… А то я так сразу и не вспомню…

— Не-не-не! Ищи тебя потом, по вашим катакомбам! Ты давай не вертись, чего затанцевал-то на месте? Объясни толком, а там мы с ребятами ещё поморокуем. Слышь, а вот тут как лучше?

— Тут?.. А тут… надо… соединить… одно… с другим… э-э-э…

— Чего соединить-то?! Чё ты вертишься?!

Движения… Движения… Движения…

Кое-как нацарапав что-то кривыми буквами и наскоро попрощавшись, я торопливо захлопнул окошко прямо перед лицом капитана. Он постучал в него, крикнув из-за двери: «Я ещё как-нибудь потом найду тебя!»

Шаги. Потом всё стихло.

Голова шла кругом. Во рту пересохло. Кое-как я выполз из-за стола, выволок из-под него Сашку и придавил его к двери всем телом.

— Блядь! Ты рехнулся?!!

Я нер­вно заправлял одежду.

А ему — всё по барабану!! Улыбка во весь рот. Потянулся, прижался к моей щеке.

— Зай… — И вновь скользнул рукою туда. — Давай закроемся и ещё здесь побудем… хоть немного, а?

Я отскочил.

— Ты охуел!!! Ты что, не понимаешь что творишь?!

Сашка обнял меня, желая повалить, но я снова вырвался, отпихивая его в сторону.

Он вздохнул, сел на корточки, прислонившись спиной к стене.

— Хе-е… Так что там, говоришь, насчёт нарезки резьбы на втулках? «Туда-сюда»?

— Ничего! Ну и засранец же ты!..

Сашка обезоруживающе поглядел на меня:

— Курить хочу, просто сил нет! Почему после этого всегда так курить хочется? И всегда по кайфу?

Он достал сигареты и закурил, выпуская дым колечками.

— Не кури тут!!

— Да ладно… никого ведь нет. Зай, а тебе что после этого хочется?

— В лоб тебе звезду! Да поярче! Чтоб искры из глаз посыпались! Может тогда мозги просветлятся?! Ты что делаешь?! Ты чем думаешь?!

Сашка встал и подошёл ко мне.

— Ну чего ты так завёлся, Косэ? Ведь такой прикол получился! И ему, — он погладил меня по ширинке, — тоже понравилось. Я же видел!

— А если бы капитан увидел?! Как ты думаешь, ему бы тоже понравилось?!

— Ну, ладно тебе, Косэ, перестань…

— Не перестану!

— Зато как получилось! У-у-у-у!!!

Я был просто в отчаянии. Чуть не плача, я тихо и внятно произнёс:

— Саша, ты хоть понимаешь, чем мы с тобой занимаемся?

Он сразу осёкся, замолчал, глядя куда-то в угол, а когда вновь посмотрел на меня, то взгляд его стал какой-то болезненный, как у побитого ребёнка.

— Не знаю, зай… Мне иногда кажется, что дома я бы никогда… Не знаю. Я правда, не знаю — но мне так хорошо рядом с тобой… Странно всё это. Сейчас я не хочу больше ничего. Мне просто хорошо…

Какое-то время он был задумчив, но потом в него опять словно бес вселился. Движения стали игривыми, а голос бархатным. По опыту я уже знал, что это верный признак проснувшегося желания. Сейчас начнётся опять…

— Наплевать мне на всё, зай! Пока я здесь и пока ты рядом… Ты же никуда не исчезнешь, правда?!

Ну скажите хоть кто-нибудь, — что я мог на такое ответить?!..

Я ушёл. Первый раз в жизни… Я осторожно выбрался из здания Штаба, свернул с асфальтовой тропинки в уединённое место под осенними деревьями, подальше от посторонних глаз, присел на корточки, обхватив руками голову… Да, конечно, я всё прекрасно понимал, я не мог не понимать… Но так продолжаться больше не могло. Что ждало нас впереди? Эти наивные сказки? Эти милые фантазии? У него впереди был скорый дембель, но мне-то ещё — служить и служить. А наши с ним отношения запутывались, переплетались, и с каждым днём втягивали в смертельно опасную пропасть… всё дальше и дальше…

 

 

Не просто далось решение отослать Сашку из Штаба. Мне очень не хотелось расставаться с ним. Порой казалось, что я привязался к нему едва ли не больше, чем он ко мне. Я так привык к своему львёнку… я изучил за это время все его повадки: каждое движение, каждый жест — да что там говорить!.. Однако, чем больше проходило времени, тем неотступнее, въедливее досаждало — надо что-то предпринимать. Тянуть было больше нельзя. И словно предчувствуя это, Сашка всё время старался быть рядом со мной, не оставляя ни на минуту. Похоже, я стал для него чем-то равносильным одуряющей болезни. Ему так хотелось быть постоянно рядом — я чувствовал это… Просто рядом — сидеть и держать меня за руку. Это становилось его «пунктиком», его навязчивой идеей. Видя всё, что с ним происходило, я ужасно терзался. Но увы, — никакие разговоры и вразумления больше не помогали. Его эмоции перехлёстывали здравый смысл. Я боялся даже думать о том, что это может быть любовь… Нет! Это неправильно! Это неверно! Боже мой, что он делает с собой?..

День ото дня Сева стал как-то странно смотреть на нас и время от времени делать кое-какие намёки. Оно и понятно: не заметить всего этого, наверное, мог только слепой. Но это ещё не всё. Когда же Сева начал стучаться в дверь помещения, где мы находились — я решился…

Через «пятые руки», совсем издалека, начал двигать нужные документы, манипулировать со справками и списками личных составов. Сложная, тонкая работа и главное — достаточно опасная. Но для Сашки я сделал бы и не такое. Так, постепенно стали достигаться и кое-какие результаты — было освобождено одно «тёплое место» в санатории для высших командных чинов на озере Балхаш. Это далось мне совсем не просто. Надо было сделать так, чтобы местное начальство тоже оставалось в неведенье. И самое главное — чтобы обо всём этом не догадался Сашка. Я старался, я очень старался…

До сих пор мне непонятно, отчего офицеры так сильно полагаются на своих подопечных. Ведь ответственность нуждается в постоянном контроле. Но тогда я был так благодарен им за это доверие! Благодарен потому, что мои манипуляции остались незамеченными. Я знал, что при желании мои «дёрганья за верёвочки» можно было без труда отследить — но всё обошлось. Отчего они так полагались на нас — тех, которые менялись каждые два года?

 

 

…Мы с Сашкой прощались бурно, давая друг другу заведомо невыполнимые обещания. Строили планы на будущее, которым никогда не суждено было воплотиться. Что греха таить — мы оба знали и понимали это, но всё равно продолжали говорить, говорить и говорить.

Спасибо и Севе, что он не дёргал нас в этот последний момент. Я с какой-то внутренней беспомощностью видел, что Сева уже давно всё понял, и я был так благодарен ему, что в этой ситуации он решил вести себя достойно, по-мужски…

Проводив Сашку до самого вагона поезда, я с трудом сдерживал себя — расставание тяжёлым камнем давило грудь. В тот момент, когда мы уже подошли к поезду и остановились на перроне, я вдруг отчетливо осознал, что провожаю вместе с ним самую заветную частичку самого себя. Ибо дороже Сашки у меня никого в жизни ещё не было… я это понимал день ото дня всё острее и глубже, до боли в сердце… Я даже боялся подумать, что чувствует сейчас Сашка… Блестя влажными глазами, он хмуро курил одну сигарету за другой и смотрел куда-то в сторону. Я видел — он боялся, что не сможет сдержать себя, если посмотрит сейчас в мои глаза… На перроне мы по-дурацки долго жали друг другу руки, словно хотели навсегда запомнить эти последние прикосновения… Все слова были уже сказаны раньше, да и не нужны нам были сейчас никакие слова…

Когда поезд тронулся, Сашка быстро чмокнул меня в щёку.

— Прошу, не забывай меня, зайчонок… — и, не дожидаясь ответа, прыгнул на подножку вагона.

Я ещё долго стоял на опустевшем перроне, по-детски прижав ладонь к своей щеке, на которой остался его поцелуй, и глядел вдаль — туда, где скрылся последний вагон поезда, увозившего моего родного львёнка от меня. Навсегда.

…Иногда я думаю, что счастье даётся в долг. Потом приходит Судьба, открывает свою записную книжку, где точно и аккуратно записано всё по пунктам, и требует заплатить по счетам.

И какова порой бывает эта расплата?!…

Первые дни после отъезда Сашки — это была тихая, изнуряющая пытка. Точнее — новое тяжёлое испытание на выживание. С его отъездом из меня словно вынули что-то. Всё сделалось до тошноты однообразным, скучным и серым. Последовавшие почти один за другим приказы о присвоении мне очередных званий уже не были столь радостны и желанны. Самая большая радость была ещё то­гда, летом, когда я взял в руки новые погоны ефрейтора — тогда они казались мне чем-то невозможным…

А теперь было всё равно…

«Король умер. Да здравствует Король!» — вспомнил я…

Боже мой, ведь это было ещё совсем недавно…

…Уже через три недели после его отъезда я стоял и смотрел в окно. Тот же пейзаж, тот же опустевший турник… На чёрных погонах красовались лычки старшего сержанта. Но это новшество вовсе не радовало, так как совсем ничего не стоило, никаких усилий. Всего-то и надо было — вовремя положить приказ на стол генерала. Таким образом я через неделю могу стать старшиной, но зачем мне это? Спортивный интерес? Так, развлечение, и «в пику» Севе. Всё это были затянувшиеся детские игры…

Сева, конечно, это понимал. И вообще, он тоже ходил какой-то скучный, унылый. Мы много работали, большей частью молча. Общаться стали всё меньше и меньше. Я благодарен Севе за то, что он оказался настоящим другом — и мне, и Сашке.

…Сашка обещал писать — и писал, почти каждый день. Он писал мне длинные письма, хотя я и знал о его нелюбви к написанию чего-либо. Эти письма я не мог читать спокойно, они разрывали мне сердце, потому что в каждом из них было всё время одно и то же: «Скучаю по тебе. Не могу без тебя. Всё время думаю только о том, когда вновь смогу тебя увидеть, услышать, обнять. Зайчонок, я скучаю, скучаю, скучаю…» Сжигая его письма после прочтения, я долго смотрел — сквозь пелену навернувшихся слёз — на весёлое пламя, жаром и искрами охватывающее тетрадные листки, и шептал один и тот же глупый вопрос:

— Зачем… Зачем?.. Зачем?!

Как странно может распоряжаться жизнью Судьба!.. Никогда не знавший, что такое любовь и нежность женщины, я, не совсем по своей воле, но со всей силой чувств узнал, что такое любовь мужчины. И хотя гордиться тут нечем — но я и не стыжусь этого, нет…

 

 

 

«Царю зверей — привет! Здравствуй, Саша!

Прошло две недели как ты уехал, а кажется — целый год. Как странно может идти время…

Не знаю, как у вас на Балхаше, но у нас осень. Похоже, лето последовало вслед за тобой, прицепившись за подножку вагона, оставив меня одного в ожидании зимы. Хотя, что я жалуюсь? Наше лето и осень похожи на скорый поезд. Дни, словно проносящиеся мимо вагоны: яркие вспышки солнечных бликов, чьи-то лица за пыльными стёклами…Так, мелькая на полном ходу, этот скорый поезд «Лето-Осень» проносится мимо, оставляя лишь чувство удивления — как всё быстро…

Ты пишешь, что у тебя всё хорошо — я рад этому. Тёплое озеро, пляж, песок, работы мало, а то и совсем нет. Как после этого не позавидовать? Даже не сыр в масле, а малина в шоколаде. Иные безбожно врут, когда утверждают, что служба в Штабе округа — халява. Оказывается, есть места куда лучше, и в этом я убеждаюсь с каждым твоим письмом. Мы же, бедные чернушки, — я да Сева, — пашем с утра до вечера, в поте лица своего, поспевая как можем. Тяжеловато вдвоём с Севой тащить то, что делали когда-то все вместе.

Можешь меня поздравить — кажется, я достиг предела. Вчера получил из строевой приказ на присвоение мне «старшины». Хотя, глупости это. Ребята из строевой прямо рты раззявили, когда я за приказ расписывался: «Ну ты даёшь, Косэ, через полгода — старшина! Широко шагаешь». А Севу прямо-таки всего скрючило, когда я примерял свои новые погоны. Говорит, что не удивится, если меня ещё через полгода на место нашего генерала назначат. Похоже, это мой самый большой прикол. Носить такие погоны я конечно не буду, т.к. предел есть всему и моему бесстыдству тоже.

Сева, кстати, передаёт тебе привет. Странно, что через меня. Я знаю, он пишет тебе, но почему-то делает вид, что нет. Вы часом не поссорились? Он всё-таки хороший парень. После твоего отъезда у нас состоялся разговор — ну, сам знаешь, как он умеет это делать — очень двусмысленный, витиеватый. Насколько я понял, Сева предложил мне забыть всё и начать как бы с чистого листа. До сих пор ломаю себе голову, что это могло значить? То ли он предлагает мне забыть всю историю с Андреем и Славкой — а у меня есть причина предполагать такое — то ли речь идёт о чем-то другом…

Всё остальное по старому. Да и как ещё может тут быть? Это у тебя сейчас всё новое: ребята, место, окрестности, даже вид из окна.

Да, Саш, ты прав… Я упорно избегаю темы о нас. Если честно, то — я не знаю, что отвечать на все твои пылкие слова. Тебе, конечно, есть с чем сравнивать, и ты пишешь мне об этом. Единственное, что я могу ответить совершенно искренне — я тоже скучаю по тебе… Очень скучаю…

Если не считать этого, то у меня всё хорошо. Сегодня вот опять суббота, а ты ведь знаешь, как я люблю субботы. Так что я, весь намывшийся и напарившийся в бане, сижу за своим столом и просто поскрипываю от чистоты.

Сева опять ускакал в город. Где он там шатается — понятия не имею. Спрашивать неудобно, а он молчит как партизан.

Вот так и живём, Саш. Как видишь, мало что изменилось. Когда ты уезжал, ты так чисто подобрал все свои вещи из Бункера — мог бы кое-что и оставить. Если б мы на прощание не обменялись ремнями, то, считай, ничего бы и не было.

Пиши. Очень жду.

К.»

 

 

Листья на деревьях начали желтеть… конец ноября как-никак. Осень. Ветки деревьев с золотыми листьями напоминали мне пушистую львиную гриву… Бесконечное лето подходило к концу. Это действительно было — бесконечное лето моей жизни…

 

 

 

1999 г.

Новосибирск.

Глава № 1 2 3 4 5 6 7 8

 

 

E-mail: info@mail